Токмаков посмотрел на хлещущую из гидранта воду и крепко завинтил кран.
Он хотел было проведать своих монтажников и направился к подножию домны, но заметил в той стороне долговязую фигуру Дерябина. Старший прораб Дерябин стоял спиной, покачиваясь с пяток на носки; в руках, заложенных за спину, он держал свернутый в трубку чертеж. Дерябин смотрел вверх, и Токмаков поспешно свернул влево, довольный тем, что остался незамеченным.
Токмаков прошел мимо листа фанеры, на котором висела газета «Каменогорский рабочий». Газету вывесили утром, а она пожелтела и обесцветилась так, словно солнце жгло ее все лето. Рядом, на щите, Токмаков прочитал: «Осталось 77 дней до пуска домны». Крупные красные семерки смотрели из квадратного окошечка, выпиленного в фанерном щите.
Всего каких-нибудь шесть дней не был Токмаков на стройке.
Оказывается, за шесть дней можно отвыкнуть от неумолчного гама.
Сегодня трубы, цилиндры, резервуары самой причудливой формы казались ему более внушительными, чем обычно. Он успел отвыкнуть от деталей домны, если только можно называть «деталями» сооружения, рядом с которыми люди выглядят карликами.
Но человек чувствует себя среди этих железных великанов уверенно и дает им названия, сравнивая с предметами домашнего обихода, одежды, утвари. Так появились «свечи», «граммофоны», «башмаки», «самовары», «рукава», «коромысла», «штаны», «подсвечники», «серьги». И только царгу все называли царгой, хотя так и напрашивалось сравнение с браслетом, с обручем или с поясом, — весь кожух домны состоит из этих гигантских поясов, поставленных один на другой и сваренных вместе.
Токмаков увидел много нового в переменчивом пейзаже стройки.
Домна вытянулась за эти дни вверх.
Теперь, стоя у ее подножия, приходилось сильно запрокидывать голову, чтобы следить за монтажниками, работающими на высоте.
Конечно, хорошо, что монтажники забрались за шесть дней так высоко. Но обидно, что все сделано без тебя.
Кто-то закричал сверху. Кажется, Пасечник. Что случилось? Пасечник размахивает руками, виден его искаженный рот. С кем же он переговаривается? Ах, с Матвеевым!
Токмаков сразу и не заметил старика.
— Эй, там, наверху! — надрывался Матвеев. — Опять у вас все замерзло?
Матвеев изнывал от жары. Он снял кепку и вытер лысину.
— Наше вам с кисточкой, товарищ прораб! — донеслось сверху.
Это снова кричал Пасечник. Он беззаботно шагал на высоте по узкой-узкой балочке. Токмаков погрозил ему кулаком.
— Уже грозишь? Значит, выздоровел на сегодняшний день! — кто-то хлопнул Токмакова по больному плечу.
Токмаков вздрогнул, круто обернулся и увидел Гладких.
— Это ты ладно придумал, что вышел на работу! Главное сейчас что? Главное сейчас, в свете последнего решения, — сборка на земле. Это я тебе как группарторг говорю. Надо тебе, Токмаков, целиком сесть на этот участок.
Токмаков отмахнулся:
— Ладно, ладно!.. У меня еще бюллетень. А ты. Гладких, о своей службе не забывай. Пасечник опять там без монтажного пояса разгуливает…
Но Гладких этого уже не слышал. Он побежал за кем-то вдогонку, ему нужно было обеспечить чью-то явку на какое-то собрание. Вечно Гладких кого-то зовет, разыскивает.
Но самого Гладких никто из монтажников не ищет, он никому не нужен. Как про него говорит Пасечник — льет воду на ветряную мельницу.
— Константин Максимович! Добрый день! — донесся мальчишеский голос.
— Здравствуй, Борис!
Борис сдернул кепку, и вихор встал на его темени торчком.
Токмаков подошел к лебедке, пожал Борису руку. Тот, весьма довольный, осмотрелся: все ли видели, что прораб здоровался с ним за руку?
— Наверху уже были? — Борис показал на макушку домны.
— Не собираюсь.
Токмаков намеревался сегодня лишь проведать своих монтажников, не вмешиваясь ни во что. Но не прошло и получаса, как он уже сидел, свесив ноги, на раскаленной солнцем стальной трубе. Перед ним был разостлан чертеж. Токмаков озабоченно потирал лоб.
Возле трубы стоял Матвеев. Он почесывал лысину и оправдывался:
— В натуре все правильно…
— В натуре, в натуре!.. А для чего тебе чертеж дан? Опять не прочитал как следует? Теперь возись, перевязывай!
Токмаков спрыгнул на землю, выхватил из рук Матвеева рулетку и начал вымерять трубу, чертить мелом на ее округлых боках: он искал центр тяжести, перед тем как заново перевязать трубу стропами и поднять на высоту.
— Интересно, чем прораб занимается! — услышал Токмаков насмешливый голос, и тут же Матвеев испуганно шепнул: