— Врачи, врачи! — вздохнул Токмаков. — А вот вы, Маша, меня сегодня обидели: даже здоровья не пожелали.
— Чего ради?
— Как это чего ради? Я очень нуждался в таком пожелании.
— Вы, кажется, всегда нуждаетесь?
— Сегодня — особенно. Бюллетень в кармане, а пришлось работать.
— Вот уж вы никак не похожи на больного! А впрочем, почему не поболеть, если здоровье позволяет?
В словах Маши прозвучала явная насмешка. Борис, недоуменно слушавший весь этот разговор, вставил:
— Я же тебе рассказывал, что у Константина Максимовича ранение.
Ну конечно же, об этом самом прорабе ей рассказывал Борис. Чуть ли не инвалид, так его на войне изрешетило.
— Оказывается, у вас в доме полная информация обо мне? — услышала она словно издалека голос Токмакова.
— А как же, — сказала Маша с преувеличенной бойкостью, которая шла от неловкости. — Мы даже знаем, что вы приехали из Кривого Рога. Знаем, что вы закоренелый холостяк, что вы четыре года в отпуске не были, мать не видели.
Борис покраснел: уж очень выразительно посмотрел на него Токмаков.
— Куда нашему брату жениться? Мы народ кочевой. Как говорит Пасечник, прорабы шумною толпою по всем строительствам кочуют…
Маша рассмеялась.
— Про этого Пасечника я тоже наслышана. Он, кажется, лестниц не признает?
Токмаков помрачнел.
— А я только завидую вам. Это же так интересно — путешествовать и строить! Говорят, жизнь прожита не зря, если человек посадил дерево, вырастил сына и построил дом.
— Не дом, а домну! — поправил Токмаков. — Последнему требованию я отвечаю. А вы, скорее всего, второму?
Маша смутилась.
— Нет, первому: деревья сажаю. — Маша положила перед собой на стол руки, сильные и маленькие, земля въелась в трещинки кожи. — Не отмываются.
Маша порывисто отдернула руки. — И много вы деревьев посадили на своем веку? — Тысячи полторы.
— Ого! Кем же вы работаете?
— Техник зеленого строительства.
— А почему техник зеленого строительства плохо ест наши зеленые щи?
— Это не зеленые, а пустые щи. — Маша отставила почти полную тарелку.
— Избаловали дочку дома! Мамаша небось не такие готовит?
— Еще бы! — сказал Борис. — Приходите к нам обедать — сами убедитесь. Ну что же ты, Маша, молчишь?
— Если хотите, можете прийти завтра, — безразлично произнесла Маша.
— Спасибо за такое приглашение, — сказал Токмаков со скрытой обидой. — К сожалению, занят. Завтра, хоть и воскресенье, работаем.
— Тогда приходите попозже. К чаю.
— А варенье есть?
— Оказывается, не я, а вы избалованы. Интересно кем? — спросила Маша насмешливо. — Или вы даже имен не запоминаете? Все время на колесах… Смена впечатлений, знакомств…
— Что ж поделаешь? — усмехнулся Токмаков. — На колесах и состаримся.
Выйдя из столовой, Маша сразу заторопилась. Борис что-то горячо ей сказал, и уже издали, полу-обернувшись, она крикнула:
— Так приходите! А то Борис все варенье съест!..
4
Токмаков несколько раз оглянулся в ту сторону, куда ушла Маша, и все прислушивался, словно еще не замолкли ее шаги.
Неужели только сегодня утром он впервые ее увидел? Она же и раньше, наверно, приходила к Борису?..
Он ничего не имел бы против, чтобы кончился этот затянувшийся обеденный перерыв и можно было приступить к работе. Праздная прогулка по площадке была ему сейчас в тягость.
Всюду, где только темнела тень, отдыхали строители. Многие спали.
Токмаков издали увидел группу своих монтажников; они сидели в тени высокого забора.
Мимо проехала телега, груженная огнеупорным кирпичом. Сонный возница не заметил, как два кирпича упали на дорогу. Монтажники в несколько голосов закричали. Возница встрепенулся, соскочил, не останавливая лошади, подобрал кирпичи и, прижав их к груди, бросился догонять телегу.
Хаенко держал в руках «Крокодил». Он еще не развернул журнала, не вгляделся в обложку, а лицо его уже расплылось в широкой улыбке.
— Вот дают жизни! — Хаенко осклабился, предвкушая возможность посмеяться.
«Тебе бы дать жизни!» — с раздражением подумал Токмаков.
На прошлой неделе Хаенко во время обеденного перерыва едва не вызвал аварию. Он ушел обедать в то время, когда не было тока, а рубильник лебедки выключить позабыл. И вот, пока Хаенко обедал, включили ток, лебедка пришла в действие, трос натянулся, лопнул, и едва не полетела мачта, к верхушке которой был привязан трос. Но еще больше, чем эта небрежность, Токмакова разозлили беспечность, равнодушие, с которым Хаенко выслушал тогда выговор, его подчеркнуто скучающий вид.