— Поймите главное: ваша эвакуация из Москвы решена не мной, а Центральным Комитетом партии. Не подчиниться воле высочайшего партийного органа вы, дорогой Дмитрий Александрович, как коммунист, не имеете права. Больше задерживать вас я не намерен. Советую: чем раньше вы соберетесь в дорогу, тем дорога эта будет спокойнее. Немцы уже под Калинином и в Мценске. А Калинин и Мценск, как вам известно, не так уж далеко от Москвы.
Из здания президиума Академии наук СССР Казаринов вышел с чувством, будто его, словно мальчишку, отчитали за никому не нужные позерство и строптивость. Поэтому почти вся ночь прошла в бессоннице, в воображении предстоящего диалога с секретарем ЦК ВКП(б) Александром Сергеевичем Щербаковым, к которому он обратится завтра же, если его помощники свяжут академика с ним по телефону. Одного хотел Казаринов, думая о предстоящем разговоре с Щербаковым: лишь бы его помощники, круглосуточно дежурящие у телефонных аппаратов, не стали допытываться, по какому вопросу академик хочет говорить с секретарем ЦК. «Ввели глупую моду: какая-нибудь возомнившая бог знает что секретарша, прежде чем соединить по телефону со своим начальником, вывернет тебя наизнанку: «По какому вопросу?», «А не лучше ли вам обратиться с этим к одному из его заместителей?..» А то и вовсе казенно-холодно бросит в трубку: «По этим вопросам Иван Иванович не принимает…»
Заснул Казаринов под утро. Приснилось далекое детство, родные места на Рязанщине. Бабушка по матери, Авдотья Лукинична, родившаяся в день венчания Пушкина с Натальей Гончаровой (об этом покойная бабушка, умершая на девяностом году, не знала; Казаринов это установил совсем случайно, читая письма великого русского поэта к своей невесте), кормила своего любимого внука блинами. Она стояла у русской печки и еле поспевала наливать деревянным половником на горячую сковородку жидкое тесто Видя, что только что испеченный блин внуком уже съеден, она, душой радуясь хорошему аппетиту внука, приговаривала:
— Да за тобой не поспеешь, милок… Эдак и обжечься немудрено. Уж больно торопишься.
— А я их не жую, бабаня, я их сразу глотаю.
Неизвестно, сколько бы еще сновала бабушка между печкой и столом, за которым внук уплетал блины, если бы в избу не влетел огромный петух. Хлопая крыльями, он кинулся на внука и испугал его так, что тот упал со скамьи и залез под стол.
Детский испуг во сне разбудил Казаринова. Некоторое время, еще находясь во власти сна, он лежал с закрытыми глазами, считая глухие печально-мелодичные удары старинных часов, бой которых, может быть, сотню лет назад слушала бабушка, когда была еще молодой.
Больше заснуть он уже не смог. Вспомнился нелегкий разговор с президентом Академии наук. Засела в памяти фраза о том, что вопрос эвакуации Казаринова и его лаборатории на восток уже решен в отделе науки ЦК партии. Но тут же мелькнуло в голове сомнение: «А может, пугнул?.. Знает, что я проверять не буду. Да и как можно проверить?»
Но тут же, вспомнив свой недавний телефонный разговор с секретарем ЦК партии Шапошниковым, в душе обрадовался, что есть к кому обратиться по поводу работы в Москве. «Он-то меня поймет, и для решения этого вопроса у него хватит и власти, и авторитета».
Услышав в коридоре шаги домработницы Фроси, которая вставала, как она выражалась, «с первыми петухами», Казаринов решил рассказать ей про свой сои. Он иногда рассказывал ей сны, и она слушала их с упоением и каждый раз, даже не до конца выслушав академика, тут же предсказывала, к чему приснился такой сон. Как правило, предсказания Фроси не сбывались. Однако иногда Казаринов, чтобы уважить Фросю, говорил, что ее предсказания сбылись. А неделю назад, видя, что с самого утра Фрося чем-то опечалена и поминутно вздыхает, решил за завтраком рассказать ей сон, который он не видел, но знал, что — расскажи ей этот сон — она тут же сожмет рот и глубокомысленно изречет: «К дороге». И Казаринов не ошибся. И тут же к слову «дорога» Фрося многозначительно прибавила слово «дальняя».
Зато как она радостно засуетилась и засияла морщинистым лицом, когда три дня назад Казаринов, только переступив порог и еще не успев снять плащ, басовито бросил через просторный, гулкий коридор в кухню:
— Фросенька, а ведь ты как в воду глядела.
Не поняв, что хочет сказать Казаринов, Фрося, забыв про рассказанный ей утром сон, в недоумении застыла на пороге кухни:
— Чо?.. Чо-нибудь опять этот… что третью неделю телефон обрывает?..
— Нет, не он… Его диссертацию будут читать другие. Я про сон, что приснился мне сегодня.
— Ну и что?..
— Угадала. Предстоит дорога. И не просто дорога, а дальняя дорога, как ты предсказала утром. Через неделю улетаю в Новосибирск на симпозиум. — О том, что ему предстоит командировка в Новосибирск, академик знал еще дня за три до этого. Просто иногда он тешил одинокую суеверную старушку, у которой в жизни осталась одна радость — угодить Казаринову, которому она была искренне предана.