Медсестра смущенно ответила:
— Она намного легче тех раненых, которых мне предстоит выносить с поля боя.
— Немыслимо! — как-то неопределенно заключил Казаринов и тут же, словно поправляя себя, сказал: — А впрочем, жизнь доказала, что резерв силы женщины в экстремальных условиях не предскажешь.
…Когда эмка выехала на шоссе и утонувший в непроглядной темноте Можайск остался позади, академик, чтобы нарушить тягостное молчание, которое, как он почувствовал, держало в напряжении адъютанта и медсестру, спросил, обращаясь к медсестре:
— Как вас зовут-то, доченька?
— Таней.
— Сколько годков вам, Таня?
— Вчера исполнилось восемнадцать.
— И не страшно?
— А чего бояться?
— Как же: война. А на войне убивают.
— Не одна я. Все девочки нашего класса ушли на фронт добровольцами. Только двум отказали по здоровью.
— Десятый класс-то хоть окончила?
— А как же. Двадцать первого июня у нас был выпускной вечер. Получали аттестаты. Танцевали всю ночь. А потом пешком пошли на Красную площадь. Рассвет двадцать второго июня встретили на набережной Москвы-реки, около Кремля. Красотища неописуемая!.. А потом… — Таня умолкла — не хотела будоражить память тяжелым воспоминанием о том, что было двадцать второго июня.
И все-таки Казаринов спросил:
— Что же потом?
— Потом сами знаете… жуткое сообщение…
— А мама?.. Плакала, поди, когда дочь на войну провожала?
— А как же… На то они и матери… — Таня смолкла и опустила голову. Челка закрыла ей глаза.
— А отец? Наверно, тоже не сдержал слез? — чтобы не обрывать нить разговора, спросил Казаринов.
— Отец уже больше никогда не проронит слезы. — Голос Тани дрогнул, левая ладонь ее скользнула по щекам.
— Как это понять?
— Папа ушел на войну в первую очередь мобилизации. Проводили двадцать пятого июня, а двадцать четвертого августа получили похоронку. Погиб в боях за Смоленск.
— Да-а… — горестно вздохнул академик. — Тяжело терять близких людей. — Чтобы как-то смягчить душевную боль девушки, Казаринов проговорил: — Я вот тоже в двадцать первом году потерял единственного сына. А вот теперь еду в полк, где лейтенантом служит мой внук. И тоже единственный.
— Сын вашего погибшего сына?
— Да. — И, помолчав, спросил: — А вы разве не были на митинге в Можайске?
Таня кивнула в сторону адъютанта командира полка, сидевшего рядом с шофером:
— Мы с товарищем лейтенантом приехали с КП дивизии и вошли в фойе кинотеатра, когда уже дали команду выходить на построение. Лица у бойцов были такие, что я их не узнала. До этого я приезжала к ним в полк. При разгрузке из эшелона все выглядели веселыми, а тут словно их кто подменил, вроде даже постарели.
Казаринов в душе пожалел, что ни медсестра, ни адъютант командира полка на митинге не были.
— А как фамилия вашего внука? — поинтересовалась Таня.
— Казаринов… Лейтенант Григорий Казаринов. Может, знаете такого?
— Нет, не знаю… Я ведь при штабе всего две недели.
— А вы, лейтенант?
— Отлично знаю!.. — оживился лейтенант. — Позавчера на него и трех его разведчиков в Москву ушло представление к наградам. Вашего внука представили к ордену Красного Знамени. Своими глазами видел реляции. Остальных — к Красной Звезде.
— За что? — Казаринов всем телом потянулся к адъютанту.
— Он со своими бойцами, с которыми вышел под Вязьмой из окружения, вынес знамя полка. А сейчас командует разведротой. — Лейтенант повернулся к академику и, чтобы тот его хорошо слышал, стал говорить громче: — Я видел своими глазами, как он обучает разведчиков бороться с танкобоязнью.
Академику стало жарко. Од почувствовал, как учащенно забилось у него сердце.
— Это что-то вроде патологического страха перед танками?
— Я бы не сказал, что страх патологический, но когда сидишь в окопе, а прямо на тебя прет танк — тут нужно иметь крепкие нервы, чтобы не растеряться. Нужно все рассчитать: вовремя вжаться в дно окопа и вовремя вскочить, чтобы бросить ему вдогонку противотанковую гранату или бутылку с горючей смесью.
— А вы, лейтенант, знаете позицию, где сейчас находится лейтенант Казаринов?
— А как же!.. Я их землянки знаю, добротные блиндажи. Имею приказание доставить вас к нему.
— Спасибо, дорогой… — Голос Казаринова дрогнул. — А вы когда его видели в последний раз?
— Последний раз видел… два дня назад, когда он получал задание командира дивизии на выход в разведку за «языком». Думаю, что вернулся.
— Какой он из себя? Наверное, худой… Вон ведь откуда пришлось выходить с боями.