Какая-то непомерная сила бросила его тело вперед. Он ударился головой о прицел. В глазных впадинах разлилось тепло. Он потерял сознание, не почувствовав боли.
Хвост искр и огня, душераздирающий скрежет… Потом все стихло. Самолет остановился, его киль непривычно задрался вверх. Капли дождя, стекавшие вниз, шипели, попадая на раскаленное от трения брюхо.
Через несколько секунд к самолету подкатила «Татра-805». Потом заскрипели тормоза аварийной машины. Начальник технической группы быстро залез на фюзеляж, подобрался к кабине и с помощью отвертки быстро ее открыл. На мгновение руки его опустились. Голова пилота лежала на прицеле, в свете фар подъехавшей санитарной машины тускло блеснула кровь. Она была всюду: на прицеле, на пальцах и коленях летчика, на полу кабины.
— Ну что? — крикнул кто-то снизу.
Техник взял запястье летчика:
— Жив!
— Давайте побыстрее! — приказал врач.
К самолету приставили стремянки. Сразу несколько человек начали расстегивать лямки парашюта.
— Они были у него совсем свободны, — заворчал техник. — Как же тут не разбить голову?
Потом Слезака осторожно спустили вниз и положили на носилки. Врач попробовал пульс. Он был частый, но хорошего наполнения.
— Все будет хорошо, — успокоил он собравшихся и приказал перенести Слезака в машину.
Было двадцать две минуты первого, когда в ординаторской зазвонил телефон. Доктор Данек снял трубку, и с кем-то тихо заговорил.
Когда он положил трубку, Итка вопросительно посмотрела на него.
— Авария на аэродроме. Пилот без сознания. Его уже доставили, — объяснил он коротко.
Через несколько минут Итка Гурская впервые в жизни увидела летчика Радека Слезака.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
С самого утра мать и дочь оживленно беседовали, потом Итка вдруг замолчала и задумалась. Растерянно улыбнувшись, она сказала:
— Я просто не в состоянии это выразить словами. Лучше помогу готовить тебе завтрак, а то так долго можно философствовать.
Мать, в халате, стоя у газовой плиты, подняла поседевшую голову и засмеялась:
— Боже мой, что же это за люди пошли такие! Раньше об этом говорили проще: влюбилась, и все. Хотя потом оказывалось, что никакой любви и не было. А сегодня? «Я просто не в состоянии это выразить словами»! Неужели для этого требуются какие-то необычные слова?
— Не повторять же каждую минуту: влюбилась, влюбилась, — возразила Итка, жалея теперь, что доверилась матери.
Ей вообще по утрам мать не нравилась. Глядя на нее, Итка с ужасом думала: неужели и она будет так выглядеть в ее годы, будет такой… Она даже мысленно не хотела произнести слово «бесформенной», потому что любила мать, жалела ее. Но ее сердило, что в последнее время мать никогда не завязывает пояс халата, как будто хочет показать дочери, какими становятся женщины с возрастом. Брюшные мышцы, трижды в ее жизни поддерживавшие плод, теперь стали дряблыми, на бедрах отложился толстый слой жира, и сделать с этим, очевидно, уже ничего нельзя.
Итка видела десятки, сотни женских тел, и среди них — немало красивых, хотя и принадлежали они пятидесятилетним женщинам. Очевидно, к ним природа была более благосклонной, сохранив им свежесть и избавив от болезней. Большинство этих женщин были бездетными. Но маме-то всего сорок пять лет! Итка знала о внешне почти незаметном и тем не менее глубоком семейном разладе. Отец, всегда замкнутый, хорошо относился к семье, но дома бывал редко, разъезжая по служебным командировкам. Иногда он отсутствовал по нескольку дней подряд, и Итка раньше младших братьев поняла причину этого. Это заставило ее еще теплее относиться к матери. Когда же она познала жизнь, выйдя из стен школы, перестала осуждать отца и даже была ему благодарна за то, что он не ушел совсем, к той стройной привлекательной блондинке, с которой она несколько раз его видела.
— Ты бы, конечно, хотела, чтобы я вышла замуж во что бы то ни стало? — спросила Итка у матери, когда они сели в кухне завтракать. В их большой трехкомнатной квартире нашлось бы помещение, где можно поесть, но на кухне было так уютно…
— Нет, я этого не сказала, — ответила мать, и ее красивые серые глаза стали серьезными. — Но время летит, и я не хочу, чтобы ты…
— Осталась старой девой? — договорила Итка со смехом.
— Да нет… — На лице матери отразилось смущение.