- Нет. Я – школьный психолог, но неплохо знаю радиоэлектронику.
- Ого! Значит, совсем забросили специальность? И как же такого специалиста отпустили? – Лия с пытливым интересом и уважением посмотрела на пастуха, но смущающего сердце мужчины взгляда в упор не получилось. Её сердце всполошено забилось: в ответном взгляде пастуха было столько восхищения и робкой нежности, что Лия почувствовала с досадой, что готова покраснеть. И это не было неприятно.
- Переучился, - ответил он, помешкав.
- И теперь вы только пасёте коров и консультируете их, - сказала она, не сумев спрятать иронии.
- Не только. Ремонтирую лабораторную радиоаппаратуру, кое-что собираю для себя.
- Добровольно отказаться от города и возможностей неплохих заработков? В наше время – чудеса!
«Или безумие? Дьюк назвал бы его просто дураком».
- Для меня проблемы не стояло. В городе мне говорили, что я бросаю поэзию ради прозы – пасти коров. Дома говорят, что от городской загазованной прозы я вернулся к поэзии реала.
- Значит, вы сами ещё не решили, чего больше в вашей теперешней жизни – поэзии или прозы.
- Нет, – пастух усмехнулся. - Я отказался и от поэзии, и от прозы. Я просто живу. И счастлив этим простором, волей, близостью Дерева. А вот младшего братишку Кима настраивать против города не стану. Он – талантливый художник, ему необходимо для начала выйти на большую дорогу, нести, так сказать, зелёное знамя в народ. Нечего прирастать… - он сказал это с какой-то затаённой печалью, и Лия снова не поняла, убеждён ли он в сказанном или пытается себя убедить.
- Ага. Понятно. Вы – члены отечественного Гринписа. Что ж… - Лия повертела фотоаппарат, открыла крышку, посмотрела в объектив на Дерево.
- Ерунда какая-то, – пробормотала она с отчаянием. – Почему так некрасиво?
- Зачем вы хотите сфотографировать Дерево? А может быть, оно не желает фотографироваться?
- Мой муж с другом когда-то в юности забрались на самую макушку. Они говорят, что нынче никто не повторяет восхождения, - Лия сказала это с гордостью, будто хотела похвалиться. Но рядом с таинственным пастухом слова прозвучали жалко и отнюдь не победно.
- Ваш муж? И вы любите его за это?
- Мне не нравится наш разговор! – Лия резко вскинула голову. – Мне пора. Меня ждут. До свидания.
Она, помедлив, отвернулась и решительно раздвинула кусты, присела на корточки и начала осторожно сползать с первой ступеньки.
И в этот момент вокруг Дерева начало происходить что-то странное. Воздух сгустился, задрожал и наполнился тонким гулом, потом стал зыбок и текуч. Дерево затряслось мелкой дрожью, точно в лихорадке, и Лие показалось, что ей стало труднее дышать, а листья Дерева заблистали, забликовали столь остро, словно маленькие зеркала. И из каждого зеркала на неё с любопытством всматривалось удивительное существо, голубоватое, круглоглазое, летучее, вроде стрекозы, но непрерывно меняющее очертания прозрачных крыльев, будто оно летало внутри маленькой сферы.
Страх сжал сердце. У неё закружилась голова. Мир Дерева завертелся, перевернулся и поплыл, Лие показалось, что она опрокидывается в небо. Она зажмурилась, коротко охнула и почувствовала, что падает…
…Она никуда не упала. Она очнулась на той же самой ступеньке, в руках пастуха. Он держал её крепко и пристально, непереносимо пристально смотрел в самые глаза, словно внушая что-то. Где-то поодаль подвывал Цезарь.
- Что… что это было? – заплетающимся голосом пролепетала Лия.
- Древотрясение. Дерево так растёт, в воздух попадают его гормоны роста. Для людей, для новичков, это как галлюциногены. Вас мучили видения?
- Да… Нет. Не знаю…
- Это по первому разу. Привыкнете.
- Они… они там живут?
- Глазастые? А вы как думаете?
- У вас те же самые видения? Так не бывает…
- Не бывает, - согласился пастух.
- Это Дерево – инопланетно… - заворожено прошептала Лия, ещё не вполне пришедшая в себя. – Оно – Пришелец…
Ей показалось, что голубые глаза пастуха и глаза тех созданий, живущих в листьях, на какой-то миг стали идентичны.
- Мы все – Пришельцы, - тихо ответил пастух. - Кстати, мы с вами так и не познакомились. Моё имя – Виктор. А ваше?