Остряк прошлепал возле сердцевины, рассекая её корявым прозрачным осколком. Фери мычал от боли и негодования, но сдвинуться не мог. Время усмехнулось и продолжило говорить:
– Не уж то вам надоело размеренное житие в Башне, ваши живые глаза заволокло скукой, а тела начали превращаться в жиле из клубничного сиропа? Подумай об этом: Император не зря отдал царский трон Стеклянному провидению, чтобы кучка холуев развалила блистающее очарование города эгоизмом и страхом.
Время снова примкнуло к сердцу и принялось отколупывать от светящегося средоточия кусочек за кусочком. Длиннодействие смачно причмокивало от удовольствия и спустя вечность таки взяло короткую паузу, чтобы сказать:
– Я заморозил течение себя в вашем восприятии, а Сердцу не будет никакого урона, даже если мои крючки отсекут и добрую половину сей животворной красоты, ибо то лишь иллюзия в нашем видении. – Он погрузил подобие рук в размягченные материи сердцевины, пристально вглядываясь в хранителя, а тот исходил леденящим потом.
– Вы должны прийти к соглашению, чтобы достойно встретить тучную Грозу. Нам, высшим проявлениям современного мира, кое-что известно о её планах, и наше присутствие постарается не допустить рассечения мировой оси ни каким бы то ни было Вдохновением, ни творческими вращениями художественных образов. Ибо всё вокруг так и пищит скорым восходом морского света! – Радостно воскликнул говоривший.
Он освободил свои культяпки и, указывая ими на исходящего ужасом хранителя, сказал, – а теперь ступай, Фери, и предупреди остальных. Время – колобок. Помни об этом.
Хранитель выпутался из склочного пространства и, поглощенный только что увиденным, побрел в направлении главной комнаты, где обитали все остальные. На витой лестнице он встретил Ариадну, которая застывала в позе бегуньи. Она улыбалась своим довольным лицом, медленно махая руками в такт биению сердца. Хранителя передернуло от воспоминания о Времени. Продвигаясь дальше, Фери обнаружил, что его губы свободны, но это отнюдь не прибавило уверенности или настроения. Чем ближе он подбирался к сотому этажу, тем дальше отложенным все казалось.
«Время и тут поработало, разматывая мои нервы, бросая в восприятие замедленную бомбу, которая окончательно развернет свою мощь, когда я отправлюсь в мир пограничности», – думал хранитель, шлепая по стеклу совиными перьями да булькая огуречным телом.
Тем временем до главной залы оставалось всего десять шагов, но пространство словно насмехалось над ним, все более тормозя и без того тягучий ход и всякое течение жизни вообще. С омерзительно замедленным бульком он кое-как повернул свое тело, желая еще раз посмотреть на Ариадну, которая занималась тем же, чем и он – поднималась на вершину Стекла, но увидел лишь застывшее нечто, больше напоминающее восковую фигуру.
Ужас понимания начал топить Фери. Он понял, что в одно мгновение из свободного глашатая судеб превратился в жалкую мошку, над чьим телом вздумал измываться превосходящий его во всем противник. «Скорее палач», – заскрипело у хранителя в извилинах. Ему жадно захотелось придаться оглушительному крику, чтобы растормошить пространство вокруг себя.
Растянутое «Мииииииииииииииииииааааааааааааааа…» вознаградило Высоту Стекла блеском отчаяния угасающего сознания.
Глава третья
Пустая голова с глухим треском упала на еще влажный от недавно прошедшего дождя асфальт. До этого тихое пространство стало теперь наполняться резким плачем новорожденного ребенка. В глазах рябило мутноватыми цветными картинками. Человеческое тело обнаружило себя лежащим посреди просторной улицы обычного спального района. Крик дитя выступал в восприятии как бы маячком, который мало по малу стал возвращать сознание из обморочного тумана.
Ранее утро. В забытьи человек наблюдает как к нему подходит молодая женщина в пурпурном кардигане, у нее на руках ребенок.
– С вами всё в порядке? – Мягко, словно из-под воды, вещал женский голос. – Быть может вызвать скорую помощь? – Продолжала любезная женщина, а новорожденный мелко и противно пищал, всхлипывая сопливым носиком.
Человек попытался самостоятельно встать, но как только обе его ноги коснулись блестящей поверхности асфальта, он тяжело рухнул, приняв горизонтальное положение. Его снова толкнуло во тьму.
Выплыть на поверхность к миру, загадочному страннику помогла щеточка Вермейера – художественная кисть в руках у медсестры. Он услышал над собой щелчки и ощутил на коже мелкие касания щетины; потом услышал сестринское веселое щебетание: