— Соберешь их? — предлагает отец.
Я так и делаю, выстраивая шары для новой игры. Все это время я чувствую на себе его растерянный взгляд, и он следит за мной, когда я снимаю кий со стены.
Когда поворачиваюсь к нему лицом, папа быстро отводит взгляд.
— Давай, разбивай.
Небольшая улыбка скользит по моим губам.
— Ты не можешь просто так отдать мне первый удар, — я достаю монету из кармана, показываю ее и напоминаю ему, что именно так мы всегда это разыгрывали право первого удара.
Его грудь вибрирует от негромкого смеха.
— Решка.
Подбрасывая монету, я хватаю ее в воздухе и шлепаю ею по тыльной стороне ладони.
— Решка.
Мы молчим, пока отец разбивает шары, напряжение витает в воздухе между нами. Но не негативное. Просто мы оба знаем, что многое еще предстоит сказать.
Один из полосатых шаров падает в дальний левый угол, давая ему еще один шанс.
Мы молчим, пока он снова готовится к удару.
Еще четыре удара чередуются между нами, и, наконец, когда наступает моя очередь, я поднимаю на него глаза.
— Я видел маму.
Его взгляд устремляется на меня.
— Что?
Прислоняю кий к столу и встаю прямо.
— Я пригласил ее к себе на прошлой неделе.
На его лице появляется выражение сочувствия.
— Ох, Эван. Ты в порядке?
Я киваю, не в силах говорить.
— О чем вы двое говорили?
— На самом деле мы не разговаривали. Я говорил.
Он молчит, пристально глядя на меня. У моего отца глаза интересного серого оттенка, кожа вокруг них морщинистая от возраста и лет, проведенных на солнце. Во взгляде тысяча вопросов, хотя отец не задает ни одного.
— Я так долго злился, — напоминаю я ему. — И вымещал весь этот гнев на тебе, потому что ты был здесь, а ее не было, но ты ничего этого не заслужил. У нее было слишком много власти над моей жизнью, и я устал. Я хотел вернуть контроль.
Его серые глаза немного блестят.
— Ты имел полное право злиться на меня. Я — причина, по которой она ушла
— Нет, это не так. Она сама решила уйти, но ты остался, и я никогда не благодарил тебя за это.
Отец опускает голову.
— Прости, что все эти годы я держал на тебя обиду. Я был эгоистичен настолько, что в то время не видел, что ты делал для меня. Я чувствовал себя брошенным вами обоими, но тебя не было, потому что ты больше работал, заботясь о том, чтобы моя жизнь не изменилась. Хоккей — удовольствие не из дешевых, но благодаря тебя я не пропускал ни одного турнира. Ты покрывал расходы Линдси в юридическом колледже. Ты позаботился о том, чтобы у меня было хорошее жилье, и я никогда не голодал. У меня было все, в чем я нуждался, и я никогда не благодарил тебя за это.
Он кивает, не отрывая взгляда от пола.
— Так что спасибо тебе, папа.
Он быстро вытирает глаза мозолистыми кончиками пальцев.
Наконец, отец поднимает на меня взгляд.
— Я знаю, что не был для тебя тем же отцом, каким был до ее ухода, но я старался. Я действительно старался, Эван.
— Я знаю.
— Мне было по-своему больно, но в то же время я чувствовал себя виноватым, что меня было недостаточно, чтобы заставить твою мать остаться. Из-за меня она оставила тебя, поэтому иногда было трудно быть дома и видеть тебя. Я думал, что ты меня ненавидишь, и я ни капли тебя не винил.
Черт, теперь мои глаза горят.
— Я никогда не ненавидел тебя, папа. Ты был нужен мне тогда, и я все еще нуждаюсь в тебе сейчас.
Суровый и иногда холодный мужчина смотрит на меня с другой стороны стола, выражение его лица становиться мягким, а мужественные стены рушатся, когда в его глазах появляются слезы.
— Я люблю тебя, папа.
Эти слова кажутся правильными, нужными и давно назревшими, когда они слетают с моего языка. Я не говорил их ему двенадцать лет. Не говорил их многим людям за последние двенадцать лет, и физическое облегчение, которое, как я наблюдаю, испытывает этот человек, заставляет меня расстраиваться, что я не говорил этого все это время.
— Я тоже люблю тебя, Эван, — он быстро кивает головой, пытаясь взять себя в руки.
Обойдя стол, я крепко обнимаю отца, и он обнимает меня точно так же.
— Прости, что не мог сказать этого раньше.
— Иногда это страшно. Я знаю. — Его голос мягкий и понимающий.
Мы обнимаемся еще немного, прежде чем наконец отпускаем друг друга.
— Я долгое время боялся позволить кому-либо любить меня, — продолжает мой отец. — И боялся полюбить кого-то еще.
— Ты все еще боишься?
Он качает головой.
— Уже нет.
Я продолжаю смотреть на него подозрительным взглядом.