— Теперь вопрос — кто будет прыгать первым?.. — глухим басом спрашивает Федя.
6
Баллонет заговорил на своем спасительном языке. Неподвижный и безмолвный, он до сих пор спокойно лежал внутри золотой оболочки и напоминал о себе лишь тонким запахом резины, который по отдельной трубке просачивался в гондолу. Когда на высоте в 87.000 метров металлическая оболочка достигла предела расширения, никто не мог надеяться, что эта оболочка начнет идеально стягиваться. Газ был лучшим кузнецом микронных пластин золотой ткани, но газ не мог стянуть металл. И первый толчок вовремя предупредил: шар получил первую «вмятину». Вот почему так Федя так сильно дернул за шнур баллонета. Теперь баллонет стал резиновым парашютом, втягивая в себя значительную часть газа из внешней оболочки.
Альтиметр показывал быстрое снижение. Через два с половиной часа стратонавты оказались на высоте в 47 километров, еще через полчаса на 36. Высота все сокращалась. Удар за ударом падал на стратостат, и бывший шар сейчас представлял собой помятую, словно потертую золотую трубу, металлический кошель, дрожавший от сильных толчков газа.
Исчезали звезды, исчезло полярное сияние. Красная темнота колючих космосфер сменилась первой теплотой цветной радуги. Заиграл в окнах гондолы розовый и желтый свет, новые газовые пассаты достигли круглой гондолы, в которой напряженно сидел командир стратостата, наблюдая тяжелое колыхание земных далей. Эти дали дышали тайфунами, циклонами, и поэтому Федя, опираясь на мельчайшие показания приборов, чутьем опытного пилота искал пути, теплые щели, куда можно было бы прыгнуть, чтобы выбраться из мощного воздухопада Кракатау.
Пути возникали в газовом дрожании низовых слоев, сплетали странные узоры своего воздушного движения, до сих пор неизвестного на земле. Он строгими глазами смотрел на приготовленный балласт и понимал, что этого неизрасходованного балласта не хватит. Придется жертвовать аппаратурой, тяжелыми вещами, батареями и всем прочим, что становится лишним при посадке.
— Я не позволю сбрасывать мои аппараты, я слишком ценю свой труд! — запротестовала Инна.
Она явно оживала. Муть пораженного зрения медленно рассеивалась и только пятнистые колючие созвездия закрывали мир, надвигаясь на каждый предмет, попадавшийся на глаза Инне. Но с каждой минутой зрение все прояснялось.
Инне хотелось поработать на славу — поработать, возможно, перед смертью. Она зажглась мыслью расщепить атом свинца. Инна сверила вольтметры оболочки. Потенциалы полюсов оболочки, пусть и смятой, но остающейся овальной, показывали огромные цифры, порядка 39 миллионов вольт. Оболочка снова впитала в металлические поры достаточный запас энергии.
Немея от лихорадочно быстрого бега минут, необходимых для завершения операции, Шевченко вернулась в свой угол, достала массивный бронированный ящик с приготовленной пластинкой свинца и включила звено огромного сопротивления, гарантировавшего безопасность эксперимента.
На мраморном щитке с блестящими переключателями она увидела плюсы и минусы полюсов. Руки механически легли на рычаг…
Мгновение… и страшные магнитные силы ворвались внутрь брони, не останавливаясь, не мелея, как река у прорванной плотины, но напротив, делаясь устойчивыми, мощными. Упругие кольца атомных соединений затрепетали от болезненных толчков и разрывов, нагрелись до солнечных температур и начали испускать мелкие искорки распавшихся, как показалось Инне, протонов и нейтронов. Шевченко закричала от радости. По ее мнению, атом свинца расщепился под напряжением в 39 миллионов вольт. Летучие искры, замеченные в камере, говорили о значительно большем вольтаже тока, составлявшего, по подсчетам Инны, 90-100 миллионов вольт.
Мурзаев, как бабочка, подлетел к девушке и сунул нос в бронированный ящик. Картина красного ослепительного искрения поразила его. Крик радости встряхнул гондолу. Али ловко схватил карандаш и начал записывать показания приборов.
Цифры покорно ложились на бумагу. Казалось, все шло хорошо.
Но вдруг Мурзаев словно потух, онемел, увидев на вольтметру необычную цифру. Не веря себе, он поморгал глазами. Вольтметр не врал.
— Что с тобой? — прервала молчание Инна.
— Неужели прибор врет? — усомнился Али. — По твоим расчетам здесь должно быть около ста миллионов, а вольтметр…
— Сколько же он показывает?
Али не мог сказать, что показывал прибор, потому что стрелка вольтметра, рассчитанная на гигантские цифры, сейчас еле дрожала около нуля, равного 1 миллиону вольт. Не теряя времени, Мурзаев включил обычный вольтметр, и стрелка сразу же уперлась в… 2300.