Следователь. Тогда. А теперь? Теперь вы думаете иначе, так вас следует понимать?
Печерский. Я должен признать, что я ошибался во многом. Например, люди, которых мы считали единомышленниками и помощниками, оказались трусами. Вообще все по-другому. Здесь я всем чужой. Я думал, что здесь смерть и запустение. Признаюсь, этого нет.
Следователь. Значит, смерти и, как вы выражаетесь, запустения нет. Странно, что к этому заключению пришли здесь, в камере следователя. Вы это поняли здесь или там, на свободе?
Печерский. Там.
Следователь. Зачем же вы боролись? Где же смысл?
Печерский. Я исполнял долг не рассуждая. Я русский солдат. Я честно и мужественно исполнял свой долг в Мазурских озерах, куда меня завел дурак Рененкампф и здесь, куда меня послал Мамонов.
Следователь. Вот вы говорите: «честно», «мужественно», «долг». Значит, вы, как вы выражаетесь, русский боролись с русским народом?
Печерский. Я боролся с вами, а не с русским народом.
Следователь. Но вы же сами говорили, что не только народ, но ваши единомышленники вас не поддержали. Так, что ли?
Печерский. Так. Ну хорошо. Я честно боролся с заблуждающимся русским народом.
Следователь. Честно?
Печерский. Честно.
Следователь. По-вашему динамит или пуля из-за угла — честные приемы борьбы?
Печерский. Вас много, я — один.
Следователь. Вы не один.
Печерский. Я же вам сказал, что я не нашел единомышленников.
Следователь. А господин Клемм? Ричард Клемм, Вы знаете, кто ваш союзник?
Печерский. Приблизительно.
Следователь. Значит вы знаете, кто он такой и что он здесь делал. Кстати, вы не пожелали ответить мне на вопрос о деньгах. Хотите я отвечу вместо вас. Вы не особенно заботились о деньгах в Париже, потому что должны были получить их в Москве от резидента иностранной разведки господина «Ричарда Клемм», или как там его называют. Следовательно, вы — «русский» боролись с русским народом под руководством шпиона, на его средства и его же оружием? Где же здесь мужество, долг, честь, подвиг? Вы убиваете безоружного Александрова подло, предательски заманив его в воровской притон. Это тоже мужество, долг, подвиг? И, наконец, вы шантажируете гражданина Мерца и его жену, вымогая у него соучастие в преступлении. Хотите я вам укажу, где настоящее мужество и чувство долга? Гражданин Мерц, вследствие стечения обстоятельств и недоразумения, мог бы считать себя обиженным советской властью. Он пережил потрясение в своей семейной жизни. При этом стечении обстоятельств он мог бы и эту личную обиду отнести за наш счет. Но он мерит свои отношения с нами не на весах мелочной лавки, не мерой мелкого лавочника. У него есть другая высшая мера, с которой он подходит к своим отношениям с рабоче-крестьянской властью. Он отрекается от всего мелкого и личного и помогает нам обезвредить вас. Вот где долг и мужество. Угодно вам подписать свои показания, касающиеся ваших отношений с Ричардом Клемм?
Печерский. Да… Сейчас. Вот еще что… Я просил разрешить мне свидание с моей женой Натальей Николаевной Печерской, урожденной Лугиной.
Следователь. Я помню. От Натальи Николаевны Шварц, урожденной Лугиной, поступило заявление… Можете ознакомиться. Она отказывается притти к вам на свидание… Еще один вопрос. Если бы вы очутились на свободе, вы продолжали бы ваше дело? Можете не отвечать на этот вопрос.
Печерский. Я отвечу. Нет. Вот я сказал и вижу, что зачеркнул жизнь. Мне тридцать три, а я почти не жил. Был студентом университета святого Владимира, носил сюртук на белой подкладке, целовался с девушками в Царском саду. Потом школа прапорщиков, война. Потом — грязь, игра, Париж и притоны. Вот теперь, когда непоправимо и поворота нет, теперь ясно, что жизнь. Есть в чем каяться. Вы, я вижу, не верите? Говорил высокие слова, а сам лез на рожон за Гукасовский керосин, за Мамоновскую усадьбу, и все валилось и все от меня бежало. Зачеркнута жизнь. Есть в чем каяться. Вы, я вижу, не верите.
Следователь. Почему же… Люди очень меняются в заключении.
Печерский. Да, жизнь идет мимо и другие целуются над Днепром, и другие гуляют по университетскому двору. Так… Ну что же дальше?..
Следователь. Дальше — дело суда.