Коноваленко негромко кашлянул. Ирина поймала его взгляд и выпустила Валю из своих объятий.
– Я, наверное, пойду…
Она мигом собралась, захватив с собой какой-то саквояж со стола. Обожгла Андрея глазами, плотно прикрыв за собой дверь. Андрей молчал, стараясь не смотреть на рыдающую жену.
– Ты как?– выдавил он из себя, отводя глаза в сторону. Темное пятно на земляном полу выдавало точнее всего место произошедшего.
Голос мужа, будто бы отрезвил Валентину. Она встрепенулась. Вытерла слезы, боясь показаться ему слабой и беспомощной. Нет! Ее он такой не увидит!
– Нормально! Сейчас все пройдет…
Держась за стенку, она встала. Слегка покачиваясь подошла к столу. Расстрепанная, зареванная. Усилием воли Андрей сдержал желание ее обнять.
– Как так вышло?
– Подошла на осмотр. Он схватил за шею…– Валя потерла гортань, на которой уже начали краснеть отпечатки крепких мужских пальцев. У нее всегда была нежная кожа, на которой оставались следы. Должны были остаться и следы их утех с Клименко.
При мысле о ее любовнике злоба снова всколыхнула его сердце. Затмила голос рассудка, и вместо объятий, он с наигранной небрежностью процедил сквозь зубы:
– Потянуло на голых мужиков? – понимая, что поступает неправильно, он не мог сдержать душившую изнутри его ревность.
– А то!– улыбнулась заплаканная Валентина. И даже не успела убрать голову, когда звонкая оглушительная пощечина прилетела ей справа. Боль обожгла кожу, лопнула губа, ненароком попавшая под удар. Женщина отшатнулась, упав на стол.– Как и тебя на голых баб…Думаешь я не видела размазанную помаду на губах Бергман?
– Слушай, ты!– Коноваленко пробила дрожь. Он мгновенно оказался рядом с Валентиной и схватил ее за запястья. Грубо встряхнул, как тряпичную безвольную куклу, желая сделать ей, как можно больнее, до хруста сжимая челюсти, чтобы сдержать крик.
– Бей! Что же ты…– открыто взглянула она ему в лицо.– Бей! Лучше смерть, чем такая жизнь с тобой!
Андрей медленно выдохнул. Отпустил захват, давая супруге волю.
– Рад? Или сам не гам, и другому не дам? Убей, пусть меня закопают во рву вместе с этим…Бей! Ты же здесь “хозяин”, тебя прикроют! А про жену скажешь, что пошла в лес по грибы, да сгинула. Ты же для этого меня сюда за собой притащил? Чтобы восстановить репутацию гулящей женщины? Бей! Я его все равно люблю! Слышишь! Люб-лю!
Коноваленко побледнел. Слова Валентины резанули его, будто острый нож по едва начавшей заживать ране. Снова и снова…Все больнее и больнее…
– Бей!
Он молча развернулся и побрел к выходу. Его плечи как-то уж слишком обреченно обвисли. В мгновение ока он постарел на много десятков лет вперед. Вале даже стало его жаль.
– Что же ты?!– прокричала она ему в след, но входная дверь тихонько скрипнула закрываясь, не в силах объяснить самой себе почему, женщина разрыдалась. Муж просто ушел, так и не закатив скандала…
ГЛАВА 16
Когда я вернулся назад, весь осмотр уже прошел. Зэков загнали в один барак, в котором мгновенно стало душно от большого количества немытых, грязных вонючих тел, заполнивших маленькое помещение. Вся наша хибара представляла собой длинное узкое, словно пенал, сбитое из неоструганных, необработанных досок строение. Сквозь широкие щели в стенах падал свет от прожекторов на вышках. В противоположном конце барака виднелось зарешеченное маленькое окошко, над которым покачивалась в такт сквозняку керосиновая лампа. По обеим сторонам высились нары, сколоченные кое-как, в три яруса, на каждом из которых грелись испуганные люди, кутаясь в свои потертые обмотки. Лишь возле окошка подручные Кислова, откуда-то взяв тюк сена, расположились более или менее комфортно. Я осмотрелся в поисках Качинского с отцом Григорием, поймав на себе напряженный взгляд ворья, которое лишившись своего главаря, все же не решилось на обострение конфликта, проводили меня, сверля глазами, но промолчали, многозначительно кивая.
Товарищи по несчастью заняли место в середине. С удивлением и благодарностью я заметил, что нары для меня они тоже забронировали в соответствии с возрастом. Отец Григорий расположился внизу, Качинский на второй полке, а мне достался третий ярус. Я молча проследовал к ним, напряженно о чем-то беседующим.
– А я говорю, что ушел он красиво…Разом отмучился…– спорил Лев Данилыч, разгоряченно размахивая руками.– Тебе завтра еще лес валить, да деревья таскать. А ему уже ничего и не надо…Закопали и забыли.
– Грех это, Лёва…– качал головой батюшка, пытаясь сильнее закутаться в телогрейку.– А если бы он врачиху эту порешил? Ведь была в его глазах какая-то обречённость? Или Ковригин, упаси Господь, промахнулся? Что тогда?