В этот момент я даже позавидовал спокойствию Качинского. Ни один мускул не дрогнул на лице офицера после такого обращения, ни одна мышца не пришла в движение, чтобы дать сдачи. Вместо этого он оправил фуфайку и невозмутимо поинтересовался:
– Нас, это таких же как мы, бесправных зэков, которые вам и ответить толком не могут, гражданин начальник? Их вы в фарш уделывали? Или это было, когда фронт немцам сдали, свалив по домам под жинкин бочок?
– Да я тебя…– лицо Щеголева перекосило. Он дрожащей рукой достал пистолет из кобуры, путаясь в застежках.– Я тебя “контру”…
Я видел, как Качинский прикрыл глаза и замер, вдохнув полной грудью. Он хотел этого! Желал смерти! Избавления от этих постоянных мук и унижений!
– Господи, упокой душу грешную…– тихонько рядом со мной прошептал отец Григорий. Хотел перекреститься, но в последний момент отдернул руку, вспомнив, чем это может грозить.
К счастью Льва Данилыча это страшное желание понял и Щеголев. Пересилив себя, он убрал оружие обратно в кобуру, сплюнув от негодованию в сторону.
– Быстро хочешь соскочить, тварь белогвардейская…– зло проговорил он.– Красиво и быстро! Хрен тебе! Стать в строй…
Вздохнув, медленно и неторопливо Лев Данилыч занял место рядом со мной. Лицо его было сосредоточено и серьезно, и совсем не от мороза, бледно.
– И что это было?– поинтересовался я, когда Щеголев убрался в хвост колонны.
– Значит еще не время…– коротко проговорил Качинский, пряча глаза. Ему было стыдно за свою слабость, за свое унижение, но и поделать с этим, как и многие из нас, он ничего не мог. Разве, что Морозов на медосмотре, но фартит так только раз в жизни. Выстрел! И все…И что там дальше? Темнота? Боль? Или, как говорит, отец Григорий, цветущие сады, полные фруктов. Разнеженные барышни в полупрозрачных накидках, любующиеся ярко-алым закатом? Вряд ли…Скорее я поверю в котлы и скворчащую на огне смолу, чем в такую пасторальную картинку смерти.
– Стоять!– резкий крик, словно свист хлыста над головой, заставил меня вздрогнуть и вжать в голову в плечи. Мимоходом мелькнула мысль, что вот Сашка…И ты понемногу принимаешь правила игры, становишься похожим на них, испуганных, жалких, замерших, и как ты не строй из себя непобедимого и несгибаемого, суровая система все равно тебя сломает, перекурочит и выплюнет.
Позади нас догонял небольшой «опелёк» на подножки которого висел знакомый нам по этапу лейтенант Ковригин. За рулем высилась громада невозмутимого старшины Головко.
– Стоять! Щеголев!
Напуганная ревом мотора, овчарка прижала уши и зло завыла, потряхивая косматой почти что львиной гривой.
– Смирно, твари!– коротко бросил в нашу сторону Щеголев, поправляя форму.
Строй облегченно выдохнул. Кто-то попробовал присесть, но поймав недовольный взгляд конвойных, тут же принял положенную при встрече начальства стойку.
– Догнал…– выдохнул Ковригин, вытирая шапкой мокрое лицо. Тонкие жидкие волосы на его головы слиплись от пота, от красных по-детски оттопыренных ушей шел горячий пар. – Во сколько же ты их выгнал, сучий сын, на работу?– спрыгнув с подножки «опеля», обратился он к Щеголеву.
– Да хер с ними товарищ лейтенант. Раньше начнут, больше сделают, чего с ними церемониться-то? Они, небось, с нами не цацкались бы, коли их правда вышла?
Замполит лагеря, недовольно поморщился, учуяв как и я, стойкий запах перегара от стоящего перед ним сержанта, который то ли еще не протрезвел, то ли еще не опьянел, находясь в той стадии, когда ему и сам черт не брат!
– Опять бухал, Щеголев?– хмуро окинул его недовольным взглядом Ковригин, шагая к нашему неровному строю.
– Никак нет! Я…
– Да слышно же, дубина ты деревенская, значит!– сзади появился старшина Головко, как всегда бесшумно шагая, как кошка, даже по хрустящему насту.– Сколько, значит, тебе будет товарищ лейтенант твердить-то? Не бухай, Вася, не бухай милый! Крякнешь же…От самогону проклятого!
– Я…
– Хватит,– прервал их спор лейтенант, ища глазами в нашем строю кого-то.– Сдохнет -закопаем! Они…– он кивнул в нашу сторону.– Закопают! А «белку» схватит, так я сам пристрелю, как пса шелудивого!
– Виноват, товарищ лейтенант…
– У вас все прошли медицинский осмотр и карантин, товарищ сержант?– ухмыльнулся Ковригин, наконец-то обнаружив меня взглядом.
– Так точно! Все! Кроме Морозова…– перспектива быть пристрелянным лично замполитом отнюдь не обрадовала Щеголева. Хмель, как рукой сняло, и теперь он пытался усиленно вникнуть в смысл вопросов лейтенанта.