– Негоже православному туда без креста идти…– виновато потупился он, отряхивая руки.
– Упокой душу раба твоего Григория!– проговорил солдатик, привычно осенив себя знамением.
– Пусть земля ему будет пухом…– с негромким скрежетом я вонзил заступ в землю, засыпая нашего товарища по несчастью.
ГЛАВА 23
День за окном приходил к своему логическому завершению. На бледном, затянутом пушистыми тучами небе, вспыхивали одинокие серебристые звездочки. Полукруг луны плавно выползал на сереющий небосвод. Громко лаяли собаки, провожающие возвращающиеся из промки отряды.
Валентина смотрела в окно медпункта, раздумывая над тем, как же быстро здесь, в неволе летят сутки. Вроде должно быть все наоборот. Дни обязаны тянутся, словно резина, растягивая наказание, но нет…Насыщенная событиями жизнь не давала ни одного повода для остановки. Часы летели за минутами, дня за днями, недели за неделями. И казалось, что только вчера их встретил Головко на вокзале, кажется только вот сегодня они переступили порог Темлага, а уже сколько событий, сколько горя, сколько человеческих страданий и мучений они увидели.
Ее поразил сегодняшний случай с батюшкой из отряда Сашки. Воспитанная в суровых традициях православия, еще до того момента, как религия стала опиумом для народа, Валя не понимала, как можно священнику пойти на столь страшный грех, как самоубийство? Насколько внутри все должно быть исковеркано, поломано, свернуто, чтобы наплевать на все каноны и, связав из собственной рясы удавку, шагнуть в пустоту? Какая боль должна гореть внутри, какой пожар полыхать, что заставит забыть обо всем и умереть вот так…Не благочестивым христианином, а самоубийцей, которой и на рай-то не в силах рассчитывать после смерти. А есть ли он рай?
Рай в объятиях любимого человека…Скажет романтик. А она не знала! Ей всю жизнь как-то не везло, вот и сейчас, с Сашкой. Вроде и рядом, а видеться они не могут. Вчерашний скандал с Андреем расставил все точки над «и». Все все знают и играют по новым правилам уже в открытую. Вчерашний скандал…Она плохо помнила свое вечернее состояние. Проснулась у Головко, который на столе оставил ей записку, что беспокоится не о чем, его комната в ее полном распоряжении, а он сам ночует в дежурке. Но это вчера! А сегодня? Сегодня, где ей ночевать? Идти к Коноваленко не хотелось…Она вообще не могла видеть этого человека, с которым прожила вместе столько лет. Опять к Головко? Подумают еще про человека, который ей помог чего-нибудь непотребное, подставит сержанта. Здесь в медпункте?
Она осмотрелась, как следует. Несколько шкафов с лекарствами стояли по периметру комнаты. Один с рецептурными, несгораемый прямо за ее столом. Ключ от него был только у нее и Бергман. Там хранился морфий и держать его открытым было нельзя. Ее письменный стол у окна на самом видном месте, рядом стол медсестры, заваленный кучей бумаг, вот и все их небольшое убранство. Где тут спать? На полу…
Сегодня она ждала вечером Сашку! Ее Сашку! Ее Саню…При мысли о любимом она улыбнулась. Может он подскажет, что ей делать, как теперь жить, как теперь быть?
Как же он осунулся за последнее время в этом кошмаре и похудел. Глаза впали. Скулы заострились, а с лица ушла по-детски наивная округлость и самодовольный лоск. Раньше хотелось его потрепать за эти мягкие щечки, как маленького своевольного щенка, тыкающегося ей в шею с поцелуями, сейчас одного жесткого взгляда исподлобья хватало, чтобы просто пожалеть. Судьба его тоже не щадила, бросив прямо в пекло кровавой мясорубки репрессий.
Как им быть? Как любить, находясь в лагере под неусыпным вниманием законного мужа?
Со вздохом Валя встала от окна, снимая халат. Часы показывали десять. Он обещал придти, показать свой раненый бок. Не пришел. Забыл? Вряд ли…Скорее опять вмешались обстоятельства, которых в лагере было с избытком. Она слышала, что из-за своего слишком уж обостренного чувства справедливости он переругался почти со всеми, нажив себе кучу врагов, как среди командирского состава, так и среди осужденных. Он пришел, и что теперь было делать непонятно.
Входная дверь стукнула. Сердце тут же радостно забилось от сладкого предвкушения встречи. Валя ринулась в сенцы, уже представляя, как накинется любимому на шею, покроет его щетинистую щеку поцелуями и скажет, что любит его. Но в темноте комнаты, она увидела лишь Бергман, отряхивающую с пальто налипший снег. Шапки ее нигде не было видно. Расстрепанные намокшие от метели волосы сосульками свисали на блестящие от выпитого спиртного глаза. Она покачивалась, придерживаясь за стенку одной рукой. В другой руке у нее была початая бутылка самогона, заткнутая деревянной пробкой. Увидев Валентину, она улыбнулась, широко раскинув руки, и радостно сообщила: