– Сделаю!– кивнул мой неожиданный спаситель.
Уже у самого порога я обернулся. Мотя и Малина с улыбкой наблюдали за тем, как двое «петухов» издеваются над подельниками Кислова. Второй уже почти пришел в себя, когда ему в рот пытались вставить мужской орган, приговаривая, что если прикусит, то горя не оберется. В этот момент чуть не вырвало. Захотелось на воздух и запах квашеной капусты густо смешался с дурманящим запахом человеческих страданий.
Следуя за Седым, я выбрался на улицу, тяжело дыша. Не скажу, что меня это зрелище убило, очерствел душой я как-то в лагере за столь короткий срок, стал спокойней воспринимать человеческую подлость и жестокость, но было неприятно это точно.
Возле входа в погребок топталась Степанида в уже накинутой на плечи телогрейке и валенках, что было редкостью для нашего лагеря. Видать, близкие отношения с Седым давали какие-никакие, а привилегии.
– После всего, уберись там…Чтоб следов никаких,– коротко приказал Седой, кивая на черный провал подвала,– а Кислова к свиньям…К утру и следа от тела не останется…
Степанида кивнула, ничуть не удивившись, словно для нее это было нормальным и обычным занятием прятать трупы. А может так оно и было? Или просто за колючей проволокой уровень гуманизма снижается до нуля, и чужую смерть начинаешь воспринимать, как нечто обыденное, ежедневное…
– Вот что, Чекист…– вздохнул Седой, усаживаясь на какой-то пенек, раскуривая самокрутку.– Повезло тебе сегодня…Считай второй раз родился, благодаря Моте.
Я кивнул. Это и без того было понятно.
– Он своей дотошностью спас тебя! Не послал бы маляву, не узнали мы, что среди воров такая гнида имеется. Должник ты его теперь…
А вот сейчас начиналось самое интересное. Впрочем, я понимал, куда клонится этот разговор уже тогда, когда он еще даже не начинался. Конечно же, как и все, воры не были благотворителями здесь, каждый в лагере, и они в том числе, хотели получить какую-то выгоду…Чего хотели конкретно они, я знал! Еще в прошлый раз сказали. И даже ответ у меня уже был на так и не заданный Седым вопрос.
– Я согласен,– проговорил я, беря протянутую самокрутку,– только есть условие…
– Бабу твою тоже возьмем, если пойдет,– кивнул Седой,– только ползти нам по тайге километров сорок, при чем в быстром темпе, сдюжит ли?
– Сдюжит,– кивнул я уверенно. Уж Валентина пойдет за мной, хоть на край света. В этом я был уверен.– И еще одно…
Вот тут-то я вора, конечно, удивил. Ему казалось, что знает обо всех моих желаниях и условиях.
– Снами будет еще человек!
– Кто?
– Качинский! Бывший офцер, прошел войну, Гржданскую, Первую Мировую, опыта хоть отбавляй…Пользы от него будет много....
– Не сдаст?– нахмурился Седой.
– Не сдаст, я головой за него отвечаю!– решительно кивнул я.
– Добро…– кивнул вор, протягивая мне открытую ладонь для рукопожатия. Я немного помялся и все же ее пожал. Чего уж дальше ломаться и строить из себя рыцаря без страха и упрека. Я не сам себя запихнул сюда в этот лагерь, не сам ломал свой характер, я лишь принял правила игры, по которым чистеньким здесь остаться нельзя.– Завтра придет Мотя, решим как нам быть и с чего начать!
Я немного подумал. Табак успокаивал. Мозг, привыкший решать сложные аналитические задачи обрадовался и заработал с новой силой.
– Мне нужно схема расположения вышек и полный план лагеря с обозначением постов, караулок и прочего!
– Сделаем,– кивнул Седой.
– Тогда до завтра!– настроение немного поднялось. Азарт предстоящего опасного мероприятия приятно морозил спину шустрыми мурашками. Чувство опасности терзало нервы, я снова был собран и готов драться, только теперь уже за свою жизнь, за свою женщину и за свое будущее, а не за призрачное и эфемерное понятие Родины.
ГЛАВА 25
Дни в лагере пролетали как-то незаметно. Вроде было только утро, рассветало, а уже поздний вечер, и луч прожектора все так же настойчиво ищет по снегу твои следы. И от него не спрятаться, не скрыться нигде. Он, как всевидящее око, следует за тобой попятам, шарит по белому покрывалу, то и дело натыкаясь на серые унылые бараки. И вот ты в желтой полоске тусклого света. Луч рад, счастлив! Ждет твоей ошибки…Что ты побежишь, скроешься от него, совершишь что-то непотребное. И тут же сработает страшный механизм. Щелкнет затвор полемета на вышке, и луч соберет свою кровавую жатву.
Картина расправы над Кислым и его подельниками совсем не прибавила мне настроения. С одной стороны, я избавился от очень опасного врага, а с другой, чисто по-человечески мне было его жаль. Хотя не жалость не лучшее чувство по отношению к своим противникам.