Я оглянулся. Конвоир Степан важно шествовал позади, держа на всякий случай оружие наготове. Уже прознавший, на что я способен.
Тогда мы тоже шли так же, кажется, даже на этом самом повороте перед лестницей…Я сумел сбиться с шага, сократив резко дистанцию между мной и зазевавшимся надзирателем. Степан подался вперед, и ствол ружья скользнул по моей пояснице, давая мне возможности уйти с линии огня и от души вмазать надзирателю садисту по его мужским атрибутам. Тот взвыл, выронил оружие, но со связанными руками, из охраняемой тюрьмы не сбежишь, а потому я терпеливо стал ждать, когда среагирует дежурная смена, в душе радуясь, что все же сумел отомстить гаду, пусть и мелко…Меня избили так, что я не мог встать с нар, временно отменили допросы, надеясь, что я все же сыграю в ящик, избавив всех от множества лишних хлопот, но я выжил, упрямо, назло, а Степан с тех пор всегда был бдителен и не давал мне возможности сделать бросок.
– Что, тварь, боишься?– зло прошипел он мне над ухом, дыша куда-то в спину.– А вдруг я тебя расстреливать веду?
Если быть честным, то в душе что-то дрогнуло. Где-то на подсознании вспомнилась мать, Валечка…Но боль от постоянных побоев, сносимых мной за время заключения, некое оттупление от всего происходящего вокруг были настолько сильными, что слова конвоира я воспринял не то чтобы равнодушно, но с некоторым облегчением. Наконец-то…Я так устал, что каждой клеточкой своего измученного организма жаждал этого, а идущему позади меня Степану было невдомек, что бывают такие ситуации, когда страх перед смертью, намного ниже, чем само по себе желание жить. Ему этого было не объяснить, не понять…Только сосущая пустота внутри, будто вынули все нутро, оставив лишь только глухую боль.
– Стреляй!– кивнул я, не оборачиваясь, двигаясь по знакомому, выученному до кадой трещинке в стене коридору.– Стреляй!
– Иди уже,– недовольно буркнул тот, подталкивая меня к полуоткрытой двери.
У самого порога Степан меня обогнал. Первым вошел в кабинет, докладывая преувеличенно бодрым голосом.
– Товарищ майор, задержанный Клименко по вашему приказанию прибыл!
Из-за тонкой перегородки послышался знакомый до боли голос Волкова. Выбитые зубы заныли, будто предчувствуя, что это не конец мучений, а только их начало. Передо мной предстал все тот же кабинет, больше напоминающий своим аскетизмом монашескую келью. Узкий пенал с решетками на маленьком окне, построенном почти под самым потолком, сквозь которое еле-еле пробивался солнечный свет, длинный стол, заботливо застеленный зеленой скатертью, гнусная лампа дневного света под зеленым абажуром, а возле нее человек с кипой бумаг на столе, нетерпеливо постукивающий карандашом по дубовой столешнице. Табурет, прикрученный к полу, вмонтированный в него намертво, располагался напротив, чуть поодаль от следователя, именно на него меня усадил Степан, мгновенно сипарившийся за дверью.
– Ну что, Клименко,– внимательно всмотрелся в мои глаза этот меланхоличный тип с одинаковой спокойной, почти умиротворенной улыбочкой поощряющий своих помощников и подписывавший приговоры на расстрел,– не надумал сознаться?
– Товарищ…
– Какой я тебе товарищ, сука!– вкрадчиво уточнил Волков. Его верхние пуговицы на гимнастерке были расстегнуты, из-под воротника виднелось несвежее белье и волосатая грудь. Рукава закатаны по локоть, обнажая крепкие рабоче-крестьянские запястья. Бить будет…Решил я, опуская глаза в пол.
– Гражданин майор, вы прекрасно знаете, что мне не в чем сознаваться. Нападение предотвратил я, никакого отношения к Колу и его банде я не имею, а золотой запаса республики планировал украсть Василь Конопатов,– в который раз повторил я одно и тоже, готовый к тому, что как это было раньше, меня начнет мордовать этот громила-следователь. Но удара не последовало, Волков лишь тяжело вздохнул, словно исполнял неприятное, но уже такое привычное поручение.