– Это еще что такое?– видимо, я приложился о бетонный пол, когда падал, а потом в суете событий даже не заметил очередной ссадины.
– Дык…– смешался Степан.– Я его веду по коридору на этап, а он брык и давай ножками сучить, как пилептик какой…Я его по щекам, а он без сознания…
– Приказа не читали?– нахмурился сержант, осматривая мою рану.
– Да я…
– Ладно,– махнул рукой придирчивый конвойный,– и так сойдет!
Я успел заметить, что Степан облегченно выдохнул. Что же такого от меня нужно самому наркому Ежову, что устраиваются такие проверки и такие сложности?
Сержант бегло ощупал меня на предмет оружия и запрещенных предметов, но ничего не нашел. Удовлетворенно хмыкнул и подтолкнул меня к двери.
– Шагай, Клименко!
Сердце замерло от предчувствия какого-то нового этапа в моей жизни, некоего очередного рубежа, который я пересеку. Шагнув за металлическую калитку. Вздохнув, я шагнул за дверь, в след за бдительным сержантом, оказавшись оглушенным и ослепленным одновременно.
Яркий солнечный свет, от которого я отвык за время сидения в полутемной сырой камере холодногогорской тюрьмы, ошеломил меня. Ударил больно по глазам, заставив прикрыть их ладонью. Чистый воздух, после смрадного, спертого, сырого каземата, закружил мою ослабленную сотрясением голову, наполнил радостно легкие, с жаностью впитывающие колкий с мороза кислород. Гвалт собак, немецких овчарок, оглушил, отвыкшее от шума уха, за полгода слышившее лишь ворчание Степана, да крики майора Волкова на допросах. Я, будто заново увидел этот мир, родился вновь, открывая глаза, слыша иную речь…Даже ощутил нечто вроде душевного подъема. Настолько приятными были эти маленькие детали, такие привычные для обычных людей, и такие восхитительные для меня. Я замер на крыльце тюрьмы в ее внутреннем дворике, щурясь от морозного ноябрьского солнца.
Боже мой…Как же давно я не видел его! Теплый луч мазнул по моей щеке еле заметным нежным прикосновением, от которого дрожь пошла по телу, настолько ласковым и нежным оно было, словно само свтило приветствовало меня на свободе.
– Чего, как кот на сметану жмуришься?! – зло бросил сержант, пихая меня в спину. Я покачнулся. Скользкие ступеньки подвели меня, и я полетел лицом в сугроб, наваленный подле крыльца. Пальцы с хрустом врезались в крепкий, колкий наст, но ничего приятнее, чем этот свежий, чистый, почти прозрачно белый снег, мне видеть не приходилось за эти последние полгода. Я с наслаждением сжал кулаки, чувствуя, как крошится под руками ледяная кромка. Поднес к губам, вдыхая морозную свежесть, и только сейчас заметил, что вокруг конвой напряженно наблюдает за мной, а оскаленные морды сторожевых овчарок, норовят грызануть меня за лицо.
– Вставай, братец!– проговорил один из них, ближний ко мне.– Пора!
Сержант поддернул меня за рукав, отрывая от казалось бы такой близкой мирной, обычной жизни, по которой в заключении я умудрился соскучиться.
– Этап ждать долго не будет!– гвалт собак не умолкал. Меня запихали в черный воронок, скрутив пополам. Захлопнули дверь, но на моих губах еще долго держался вкус ледяного снега и на щеке теплое прикосновение солнечного лучика, выглянувшего из-за туч. Только ради этого мгновения, всего лишь мгновения стоило испытать все те мучения, которые я выдержал во время следствия, только для того, чтобы понять и оценить всю красоту свободы!
Машину качнуло. В кабину залезли сопровождающие. Напоследок нас проводила глухим рычанием собачья свора. Мотор тихо заурчал, увозя меня подальше из Харькова, из холодногорской тюрьмы, возможно навсегда, переворачивая очередную страницу моей беспокойной жизни.
ГЛАВА 4
Валентина грустно смотрела в окно на только-только начинающуюся зиму. За окном вовсю забелело, заснежило. Ледяной колкий мороз искусным узором разукрасил окно их очередной с Андреем съемной квартиры. Яркое солнце не грело, но уверенно заглядывала на узкую захламленную кухоньку, пытаясь настроить на новый, более позитивный лад.
Из Харькова им пришлось выезжать спешно, будто преступникам. Андрей с ней не разговаривал, лишь перед самым отъездом поставил её перед совершившимся фактом, как это было всегда, всю их совместную жизнь. Глаза он прятал, словно это стало бы последней каплей в непростой судьбе этх двоих, объяснять ничего не хотел, да и не мог…А Валентина…Валентина просто не понимала, что происходит вокруг, череда событий, захлестнувшая ее, с того момента, как она повстречала на Южном вокзале столицы Украины молодого лейтенанта, разбередившее, казалось напрочь утратившее способность любить сердце, завертела ее, закружила, и она не могла сопротивляться подхватившему женщину потоку.