– Никакого недоразумения, дочка… Сашка сегодня арестован и помещен в тюремную больницу Харькова, что Холодной горе по подозрению черт знает в чем! Придумали, будто бы он спланировал и пробовал совершить с подельниками ограбление! Мой Сашка, мой милый сыночек…И вдруг ограбление? Ведь ерунда же? Правда, дочка? Он же и мухи-то не обидет. Помню маленький совсем был, кур рубили во дворе, а он сразу убегал, жалко, значит было ему…За что? За что ему этакое?– глаза матери снова затянула пелена слез. Она плохо воспринимала окружающую действительность, ничего не хотела слышать и видеть. Теперь весь ее мир стал всецело принадлежать воспоминаниям о том времени, когда все было хорошо. Любое отклонение вызывало море слез и бурю печали.
– За что?– заревела она, уткнувшись в мокрое от пота платье Вали.
Она знала ответ. Знала, что скорее всего виной всему их связь. Что устроил арест своего бывшего подчиненного ее муж, что виной всему он, она и Андрей…Она знала, понимала, но объяснить это все матери, потерявшей, возможно, навсегда сына, не могла…
– Все будет хорошо,– погладила она старушку по голове, отстраняя женщину от себя, пытаясь заглянуть ей в глаза нечеловеческим усилием воли,– слышите! Все будет хорошо! Я уверена, что там разберутся и Сашку выпустят!
Валя не верила в то, что говорила, но она должна была сказать именно эти слова, потому что их ждала Сашкина мать.
– Обязательно выпустят…
Через пару минут она вышла из подъезда, двигаясь наобум, словно сомнамбула. Ноги еле передвигались. Валя была, будто пьяная, слыша доносящиеся неодобрительные выкрики прохожих себе в спину.И черт с ними! Оглушенная горем она брела, не зная куда, лишь бы подальше от этого жуткого города, сломавшего не только ее жизнь, но и жизнь еще нескольких человек. Что теперь делать? Как быть? Без Сашки, без семьи, даже без ребенка…Куда идти? Как поступать? На эти вопросы ответов не было…
Ноги сами принесли ее обратно в их квартиру с Андреем, больше идти ей было некуда. Она ожидала скандала, криков, ругани, ссор, укоров, но ничего этого не было…Вместо сцен ревности на пороге стояли два их потертых чемодана и Андрей, одетый в парадную форму, чисто выбритый и отутюженный, словно на парад в честь первомая.
– Собирайся…Мы уезжаем в Москву!– зло бросил он, уходя на кухню.
С тех пор он ей больше ни сказал ни слова! А она все ревела, страдала, рыдая по ночам в подушку. Одна в пустой съемной квартире, как и все предыдущие пропитанной стойким запахом ладана и чьей-то печали, жалея о том, что её женское счастье было так близко, так досягаемо, но все равно рухнуло, едва начавшись. Винила ли она Андрея в случившимся? Нет…Скорее себя! А еще, где-то глубоко в душе, в самом темном закоулке, таилась, медленно тлея любовь к Александру вместе со жгучим чувством обиды, переполнявшим сердце женщины. Почему он пришел в ее жизнь? Для чего? Чтобы все сломать, нарушить и исчезнуть, сгинуть в колымских лагерях? Зачем Господь дал ей возможность почувствовать себя счастливой, нужной кому-то, а потом забрал это все, раз и навсегда разделив существование Валентины на «до» и «после»?
С тех пор прошло почти три месяца. Они с Андреем переехали в Москву. На время командировки их поселили в ведомственную квартиру, на этот раз, даже не удосужившись перед их приездом прибраться. На полу в коридору Коноваленко встретила лужа запекшейся крови, вещи и часть мебели были разбросаны и поломаны. Кое-как Вале удалось навести тут порядок, замыть розовое пятно на старом, еще дореволюционном паркете, подмести осколки битого стекла и расставить посуду по ящикам, но липкий запах ладана никуда не исчез. Он оставался тем самым, что изо дня в день преследовал Валентину.
О том, чтобы забрать сюда Глеба и речи быть не могло. Она чувствовала, что это их временное пристанище, неокончательная точка путешествия длинной в двенадцать долгих лет брака, а потому, даже не затевала разговор о возвращении сына. Андрей, как на работу, ходил на прием к Ежову, вымаливал аудиенцию, но всемогущий нарком, то ли решил испытать терпение майора, то ли просто еще не придумал наказания, и Коноваленко раз за разом возвращался ни с чем. Хмурый, становясь с каждым разом все мрачнее, он садился на кухне с початой бутылкой водки и пил, заливая горе в полном одиночестве двухсотграммовыми гранеными стаканами, не обращая на Валентину никакого внимания. Потом уходил спать, чтобы утром снова явиться наркомат. Она же при нем выполняла роль домработницы. Стирала, готовила еду, прибиралась на кухне после его бурного возлияния, потом тихо уходила спать в соседнюю комнату, ревя всю ночь в подушку над своей неудавшейся судьбой.