– Да, вот он!– сержант указала куда-то дулом пистолета, где под парами медленно набирал скорость паровоз. Позади него, к его хвосту была прицеплена теплушка, в проеме которой торчал еще один из краснопогонников.– Говорил же товарищ капитан, что этап формировали в Сумах. Направили сюда, чтобы забрать нашего молодца…
– Много чести для него! Целый вагон под него выделили!– буркнул недовольно один из конвойных.
– Как же иначе-то?!– то ли спросил, то сам себе объяснил сержант.– Не каждый день Мордлаг отправляем… Редко, кому выпадает удача туда попасть! Видимо, друг,– улыбнулся он мне совсем по-товарищески,– насолил ты кому-то сильно! Там говорят зоны сплошь и рядом «черные». Власть на низ воровская!
Я пожал плечами, не зная, что на эту тираду ответить. По неписанному правилу всех служивших в органах направляли по суду на так называемую «красную» зону, где отбывали заключение такие же, как и они, проштрафившиеся офицеры, солдаты из рот НКВД и народной милиции. В том, что мне выписали билет в Мордлаг, славившийся своими «черными» зонами, где власть администрации лагерей была лишь формальностью, была несомненно заслуга старшего майора госбезопасности Коноваленко. Обманутый муж решил, на всякий случай, напоследок, подстраховаться и сделал все, чтобы я точно не вернулся из мест заключения.
Я еще тогда не знал, что товарищ Ежов – всесильный нарком внутренних дел задумал очень непростое и нелегкое дело. С помощью таких, как майор вернуть власть над лагерями Мордовии силой в руки НКВД. Для этого легким мановением руки он полностью там сменил лагерное начальство, заменив их своими верными людьми, запачкавшими репутацию в грязных делишках, вроде мужа Валентины, чтобы те, горя желанием искупить свою вину, исправили данное недоразумение.
– Ну, что, паря?– вздохнул сержант.– Скорее всего больше не увидимся…
Он ободряюще мне подмигнул, ехидно улыбнувшись. Я его понимал. Конвой провожал меня туда, откуда не возвращался еще никто, но я был обязан сделать невозможное, ради Валечки, ради матери, ради себя!
– Не думаю!– буркнул я, делая шаг вперед, к краю перрона. Овчарка мгновенно сделала стойку, готовая повалить меня на спину, перегрызя мне глотку. Глухо и предостерегающе зарычала.
– Герда!– оборвал ее конвойный.– Последние шаги человек делает!
Они все были уверены, что провожают меня в последний путь, как покойника. В каждом их взгляде, в каждом движении это читалось и угадывалось. А вот, хрен вам! Мстительно подумал я. Еще поживу…Еще вас всех переживу.
Паровоз, дико стуча колесами, подкатил к перрону. Машинист уныло поздоровался со мной кивком головы, потом с солдатами.
– Где старший?– прокричал сержант, стараясь перекричать дребезжащий, стучащий огромный организм черной от копоти машины.
– Я старший этапа! Лейтенант Ковригин!– из теплушки выскочил паренек, мой ровесник, в длиннополой шинели, которая была явно сшита не по его размеру, волочившейся по талому снегу.
– Забирайте, гражданина!– сержант подтолкнул меня вперед, больно уперевшись стволом пистолета между ребер.
– Последний нынче!– кивнул лейтенант.– Сейчас к грузовому прицепят и в путь! Сил никаких нет их собирать во всем городам и весям.
– Верю!– кивнул сержант, довольный тем, что удалось так быстро справиться с порученным ему делом.
– Он спокойный?– уточнил Ковригин, намекая на то, что в нарушении всех инструкций я был без наручников.
– Бывший сотрудник…
– Ого! И куда его…Мордлаг…Сурово!– покачал головой лейтенант, быстро листая мое личное дело.– Нападение на инкассаторов, разбой, бандитизм…Да тут целый букет! Слышь, гражданин, а ты точно в НКВД служил?
– Точно!– буркнул я, обходя стоящих солдат стороной и направляясь к составу.
– С характером…– неодобрительно покачал головой Ковригин.
– Еще каким!– подтвердил сержант, пожимая руку молодому безусому лейтенанту, который бросился в след за мной, догоняя у самой теплушки.
– У нас тут не тюрьма!– окликнул он меня, когда я, хватаясь за поручни, пытался влезть в вагон.– Тут свои правила, этап…Надумаешь еще раз вот так куда-то шагнуть без моего ведома, шмальну тебе в спину и поминай, как звали…Уяснил?
Я медленно обернулся к нему, молодому, с красными с мороза щеками, с честным открытым лицом в шапке-ушанке набекрень, еще совсем юному и неопытному. Хотел ответить, что-то грубое, но передумал. Жалко стало парня.