– А эти?– я кивнул в сторону кучковавшихся работяг, обращаясь в основном к отцу Григорию, потому как Качинский демонстративно повернулся ко мне спиной и даже засопел, делая вид, что спит.– Эти тоже враги народа?
– Эти сами по себе, как и воры!– пояснил доброжелательно священник.– Сказали, что посадили их за мешок пшенницы, во что мне, если быть честным, искренне верится. Откуда-то из тамбовской губернии они, из одного колхоза. В этом году неурожай случился, дети пухнут с голода, а дать им нечего, вот мужики и решили украсть общественное, мол, пшенницы много, и не доглядят толком....
– Доглядели…– угрюмо проговорил я.
– А то!– усмехнулся отец Григорий.– Старшему среди них, бригадиру, значит, десятку впаяли за расхищение народного имущества, остальным по пятерке. Вот того усатого Федором зовут. Он у них за главного. Вот такая у нас нынче власть, товарищ Клименко…
Необычное обращение «товарищ», от которого за время долгого мытарства по тюрьмам я отвык, неожиданно резко резануло по уху. Я поморщился и поправил священника:
– Саша…Саша меня зовут!
– Александр – защитник значит!– перевел с греческого батюшка.– Сильное имя! Давай спать уж, Саша…– вздохнул он.– Неизвестно, что ждет нас завтра. Говорят в лагерь мы едем, где эти…– незаметно отец Григорий кивнул на нары, где слышались смешки и шлепки карт. – Правят бал…
С этими словами он повернулся на бок, подложив под голову острый худой локоть. Обвисшая ряса его не грела, как он не пытался завернуться в нее поплотнее.
– Спокойной ночи!– пожелал он мне и Качинскому вполголоса, закрывая глаза.
– Спокойной!– буркнул в ответ поручик, недовольно засопев.
Жизнь мне подкидывала очередной непростой экзамен, помещая меня в те условия, где заветная фраза «лейтенант НКВД» не имела уже никакого значения, а главными были лишь твои личностные качества, да человеческое, что еще сохранялось в душе, спрятавшись в ее самом дальнем уголке. Как говорил классик, впервые в истории встретилась Россия , которая сажала, и Россия, которая сидела…И это не предвещало мне легкой и беззаботной жизни в лагере. Вздохнув я попытался уснуть, борясь с очередным приступом головокружения и тошноты после удара сержанта.
Сон не шел. Я крутился, вертелся на месте, пытаясь хотя бы подремать, но жесткие доски пола, то впивались мне всеми своими швами в мои ребра, то из щелей дуло так, что мороз пробегал по коже, заставляя подрагивать и кутаться в ничего не согревающую телогрейку.
Что теперь с Валей? Увидимся мы когда-либо с ней? Как поступил с женой Коноваленко? Жива ли она? Все ли у нее нормально? Как мать? Все эти вопросы, на которых и ответов-то не было, роились в моей голове, мешая уснуть. Вкупе с долгим, почти постоянным напряжением всех сил моего организма, это давало жуткий эффект. Голова была чугунная, глаза, словно засыпали песком, потому я был даже рад, когда еще не рассвело, а сержант уже подошел к решетке нашей импровизированной камеры, позвякивая алюминевыми мисками.
– Кушать подано, животные!– весело проговорил Ковригин, наблюдая со своего места за раздачей пищи.
Камера зашевелилась. Мои горе-попутчики засуетились, каждый хотел успеть раньше остальных к небольшому окошку, оставленному специально для того, чтобы туда проходила металлическая миска и руки арестанта. Первым рванул за едой цыганенок. Он, как будто и не спал, а только и ждал команды, когда принесут кормежку. Следом потянулись работяги, отец Григорий. Степенно двинулся к раздаточному окну Качинский, и лишь воры не тронулись с места, наблюдая с легкой насмешкой за выстроившейся очередью.
Кислый потер голую грудь и тихо приказал пареньку устроившемуся под нарами:
– Метнись за хавкой!– мальчишка вздрогнул, но медленно двинулся в нашу сторону.
– Что сегодня у нас в меню, гражданин начальник? Чем честных бродяг попотчеваете?– уточнил он, скрестив руки на груди, так и не сдвинувшись с нар.
– А не все ли равно, Кислый? – огрызнулся сержант, разкладывая по мисками замороженные рыбьи хвосты.– Я хоть помои налью, все равно жрать будете, чтобы с голоду не сдохнуть!
– Помои сам жри!– буркнул вор, усаживаясь на нарах по-турецки скрестив ноги.
– Ты мне еще поговори!– многозначительно пообещал сержант.
– А ну, мужичье, дай дорогу фартовым!– прикрикнул Кислый с нар на живую очередь, выстроившуюся за едой.
Парень, которого послали за мисками с рыбьими хвостами, нерешительно двинулся в обход всех к раздаточному окну, вжимая голову в плечи, словно в каждый момент ожидая удара или оплеухи.