Именно, пожалуй, тогда, этим разговором сестра Нестора Петровича Власенко занесла в его душу зерно сомнения, которое со временем стало лишь разрастаться, сея раздрай в голове верного ленинца. А не права ли она? Неужели не достоин Власенко настоящей власти? Неужели не заработал за всю свою жизнь проживание в комфортных условиях? Чем Мазо лучше его? Тем, что в какой-то период оказался главнее? Сумел возглавить, а не плестись следом?
Это простая мысль долго не давала ему покоя…Как и положено, такого склада людям, он втихомолку строил планы мести, мечтал о том, что однажды Мазо переведут на другую более высокопоставленную должность в Москву, и на предложение поехать туда с ним, он, Власенко гордо откажется, предпочтя должность начальника харьковского УНКВД.
Но проходили дни за днями, месяц за месяцами, а Мазо никуда не переводили. Секретарь вечно оставался Секретарём, только теперь это положение вещей его нешуточно раздражало, став чуть ли не маниакальной идеей. Он стал много выпивать, чего раньше за ним никогда не наблюдалось. Каждый вечер Нестор Петрович оставался у себя в приёмной, ждал, когда все из управления разойдутся по домам, нацеживал себе стакан водки и залпом выпивал, не желая идти домой, чтобы продолжать слушать надрывные и нудные лекции сестры.
Все изменилось, когда в Москве к власти пришёл товарищ Ежов, начались чистки госаппарата, и проживание на десяти квадратных метрах с семьёй из пяти человек стало для Секретаря чуть ли не заслугой. На богатство и роскошь, окружающих нынешних аппаратчиков стали коситься недобрым взглядом, подозревая во всех смертных грехах. Особенно не жаловали евреев… «Тройки» зверствовали не только в Харькове, но и по всей Украине. Расстрелы по ложному доносу или навету стали обычным делом. Сколько таких дел прошло через руки Власенко? Сотни? А может быть тысячи? Каждый хотел урвать себе кусок получше, каждый утопить ближнего своего…Заваленные делами «тройки» не хотели даже разбираться, подмахивая приговоры один за другим, как самый настоящий заводской конвейер. Сосед мог донести в НКВД на своего соседа по коммунальной квартире, чтобы получить его жилплощадь, декан университета на ректора, чтобы получить его должность, продавец универмага на своего директора, чтобы скрыть растрату. И тут Власенко вдруг понял, что во всей это неразберихи у него появился шанс наконец-то стать первым!
Старую ленинскую гвардию, делавшую революцию в девятьсот семнадцатом убирали. Троцкий, Зиновьев, даже такие известные деятели теряли свои головы и посты, не избежав чистки. Что уж говорить о Мазо? Еврее, занимающим такую высокопоставленную должность. Евреям, нет места в госаппарате! Еврейские врачи сгубили Ленина, убили товарища Кирова…
Но действовать надо было осторожно…Именно поэтому секретарь попрежнему исполнительно выполнял все поручения начальника управления, кланялся, улыбался, лебезил, восхищался, решив начать действовать через жену комиссара третьего ранга.
Валерия Мазо была урождённой полячкой, в девичестве Ланевская, она обожала дорогие наряды и красивую жизнь. Как бывшей польской паночке, ей пришлось перестраиваться , пристраиваться к новому укладу жизни. И не всегда это у неё здорово получалось. По данным Секретаря товарищ Мазо даже держал прислугу у себя дома, что было совсем уж возмутительным для героя гражданской войны и революции обстоятельством.
Именно об этом Власенко и выразил обеспокоенность в письме, отправленном в наркомат внутренних дел СССР. Мол, в гражданской позиции и верности делу партии товарища Мазо мы не сомневаемся, но вот его жена…Сигнал в наркомате восприняли правильно. Через пару недель пришёл приказ установить негласное наблюдение за женой комиссара третьего ранга, а ещё через два дня постановление об аресте. Негоже жене красного командира, главного чекиста Украины разгуливать по городу в дорогущих нарядах, да разъезжать в служебном автомобиле по магазинам. Негоже!
В чем был виноват Мазо? Ни в чем…лишь только в том, что слишком сильно любил свою паночку. Секретарь довольно потирал руки! Выбить почву из под ног врага – это уже почти победа! С некоторых пор Соломона он стал воспринимать именно так, а никак иначе. Только враг! С этой мыслью он засыпал и просыпался каждый день, но продолжал мило улыбаться на ежедневных совещаниях и подобострастно кланяться, когда его работу благосклонно хвалили.