– Суки!– процедил он.– Кто вальнул? Говорить! Быстро!
Ковригин бросился к Кислому, обдав того запахом свежего перегара. Посмотрел ему в глаза, даже попытался тряхнуть за плечи, но вор ловко угнулся.
– Сам он! Сам, начальник! Вон и «мойка» в ладонях! Засыпали стонал под шконкой, а проснулись, труп.
– Кто вальнул, суки! Признавайтесь, твари!– не остановился на Кислом взбешенный Ковригин.– Ты? – от вора бросился он к Федору, но тот смотрел куда мимо офицера, делая вид, что не понимает вопроса.– Или ты, батюшка, надоумил? Или ты, контра? Говорить!
– Сам он, товарищ лейтенант…– глухо проговорил сержант.– Для нас для всех лучше будет, если сам…
Мысль опытного конвойного я понимал. Сообщи в лагерь сейчас, что совершенно убийство, начнутся долгие разборки. Комиссии и прочее. Ковригину не поздоровится, куда смотрели? Почему допустили? Дело все равно прикроют и спустят на тормозах, но нервов попортят изрядно, потому и настаивал сержант на самоубийстве. Хотя я лично сам был уверен, что без Кислого тут не обошлось. Конечно, ворам запрещено самим морать руки, но вот «шестерки» его вполне могли ночью помочь пареньку уйти в мир иной. Я мысленно даже прикинул, как это могло происходить. Дождались пока мальчишка заснет. Перевернется на спину. Один закрыл рот, чтобы кричать не мог, а второй резанул по венам. Потрепыхался, подергался под напором и все… Мне показалось, что я даже рассмотрел краем глаза довольную ухмылку Кислого.
– Хорошо…– согласился с младшим по званию офицер НКВД. Встал, отряхнул руки, брезгливо вытирая их чистым свежим белым платком, показавшимся после грязи тюремных камер и вонючей одежды чуть ли не белоснежным. Мама когда-то мне каждый день клала на работу такой же…Только с вышитой на боку ромашкой.– Пусть так… А вы…Запомните, твари, что как только приедем в лагерь! Я с каждого! Слышите! С каждого шкуру спущу…Понятно?!
– Так точно, гражданин начальник!– вразнобой отозвались мы.
– Вольно, животные!– процедил Ковригин, выходя из камеры. Сержант тут же следом щелкнул замком, замыкая решетку.
– Эй, начальник!– торопливо вскочил Кислый на нарах.– Ты куда?
– Кислов, я что перед тобой отчитываться должен, а?– нахмурился сержант, кивая на металлический прут, стоявший возле бочки с водой.
– А жмурика куда?
– Ты может предлагаешь мне его к себе забрать? Рядом на нары положить, да стеречь?– ехидно усмехнулся конвойный.– Вы завалили паренька, вы с ним и до прибытия в лагерь существовать и будете. Пусть полежит, Кислов, он не кусается, да и сосед не шумный…– вдвоем Ковригин с помощником расхохотались над не очень уж остроумной шуткой. Качинский поморщился.
– Так нельзя, начальник! Тут тепло…Он вонять будет!– возмутился товарищ Кислого. Тот самый, что был с синяком под глазом, как рассказал мне отец Григорий, поставленным ему Львом Даниловичем в пылу идеалогического спора.
– Извини, Портнов, но вагон-холодильник я не заказывал для вас,– улыбнулся Ковригин.– Приеду я в лагерь, меня спросят, получил ты десять зэков, а привез девять, а где один? И что им сказать? Что у меня этап трупную вонь не переносит? Пришлось жмурика, который в дороге окочурился, на перегоне выбросить? Отдыхай, Портнов!
– Хоть не топите!– попросил Качинский.– Сами же с нами нюхать будете…
Сержант несколько секунд подумал и кивнул.
– Вот это предложение дельное! Сразу видно аристократа!– тут же плеснул в буржуйку воды, чтобы погасить еле тлеющие с ночи угли. Они зашипели, обдали паром., поднимавшимся клубами к потолку вагона. Сразу возникла мысль о бане. Будто по мановению волшебной палочки зачесалось почти все тело. Я с трудом вспомнил, когда мылся.
– Прости его, Господи! – прошептал отец Григорий, снимая через голову свою потрепанную черную рясу, накрывая ею мальчишку.
– Замерзнешь…– шепнул ему я, когда священник уселся рядом, уперев грустный взгляд в стену.
– Так честно будет, по-человечески,– пояснил он, обхватив колени руками. Его худая, по-старчески дряблая кожа, покрылась мурашками. Грязная замусоленная майка не грела.
О трупе в камере все забыли. И теперь я прекрасно понимал батюшку, который прикрыл паренька. Лицо того уже не казалось бы мне спокойным и умиротворенным. Через распахнутые настежь глаза на нас всех смотрела бы сама смерть.
В Саранске нас отцепили от грузового поезда, в составе которого отправили по этапу. Ближе к обеду сержант сжалился над нами и попоил водой. Видимо, мы приближались к месту назачения, а значит экономить воду было бессмысленно. Слова Качинского меня расстроили. Несмотря на все то, что со мной случилось за последнее время, мысль о том, что контора – корень всех бед и проблем нашего молодого государства была мне искренне противна. Я не считал, что в наркомате работают лишь карьеристы и стукачи, но спорить с бывшим белым офицером не имело смысла.