Наша неровная шеренга пробурчала нечто невразумительное.
– А если ж по нужде захочется, гражданин начальник?– развязно скалясь уточнил Кислый.– Можно мне на минутку в кустики отлучиться?
Ковригин побелел, понимая, что вор издевается над ним.
– Условия прежние! На-лево! Шагом…– сержант неожиданно остановил его, зашептав что-то на ухо, горячо доказывая.– Стоять! Направо! Что ж вы, твари этакие, о товарище своем не вспомнили? Я ж говорил, что десять с этапом поехало, десять ваших противных рыл должно и в лагерь прибыть, а посему…– он задумчиво окинул нас взглядом.– Качинский и Клименко!
Мы с Львом переглянулись и шагнули вперед.
– Заключенный Качинский 1894 года рождения, статья 58 часть б.
– Заключенный Клименко 1915 года рождения, статья 58 часть в.
– В вагоне заберете товарища вашего и в путь! По очереди!
– Что?– вырвалось у меня. Тугой комок подкатил к горлу. Я представил, как выглядит труп паренька, за которого по глупости своей заступился вчера, как пах. Стал противно.
– Клименко, в ШИЗО сразу захотел?– нахмурил брови Ковригин.
– Никак нет!– потянул меня за рукав Качинский.– Будет исполнено…
Вдвоем мы вернулись обратно в вагон под пристальным взглядом сержанта. После свежего морозного воздуха дышать тут стало невыносимо. Все вокруг пропахло крепким мужским потом, нечистотами и запахом давно немытых тел.
– Амбре еще то…– вздохнул Лев Данилович, наклоняясь над трупом. Сбросил с него рясу отца Григория, кинув ее мне.– Отдай, а то замерзнет наш духовник!– посоветовал он, взваливая на плечи паренька. Тело оказалось неожиданно тяжелым. Начал появляться сладковато приторный запах. Негнущиеся ноги со стуком волочились по полу.– Будем нести по сколько сможем,– пояснил, крехтя, Качинский,– а там, как Бог даст…
Я вышел следом за белым офицером, приминая в одервенелах пальцах черную заштопанную рясу. Вихрастая голова паренька билась о плечо Качинского, который делал вид, что его это обстоятельство нисколько не смущает.
– Господи, прости их грешных, ибо не знают они, что творят!– шумно и испуганно выдохнул батюшка при виде нашей процессии. Лев Данилыч молча двигался в строю под насмешки конвойных и комментарии Ковригина:
– А что, Качинский, в этом во всем я чувствую историческую справедливость…– рассуждал он, пока мы неровным строем шагали по хорошо натоптанной и наезжанной телегами колее среди вековых сосен.– Вы столько лет мучили, душили трудовой народ, кровь из него пили, соки последние выжимали, чтобы на балах сиськи молодым баряшням мять, да жрать и пить в три горла, а теперь ты – гвардейский офицер, образованный человек, несомненно, богатый в прошлом несешь на плечах в последний путь труп какого-то бедолаги, который кроме вшей и дешевых шлюх не видел-то ничего в этой жизни, благодаря вам. Что это, как не историческая справедливость, а?
– Мой род идет от потомков Леонарда Качинского – польского шляхтича, получившего свое дворянство за пролитую кровь во время русско-турецкой войны,– тяжело дыша, выдавил из себя бывший полковник,– так что предки мои, тоже не с неба свое состояние заработали, а кровь за Родину проливали.
– Родина-то вас и поимела!– заметил Ковригин.– А ну-ка, подтянись! – подал он команду, оглядываясь на расстянувшуюся длинной цепочкой толпу арестантов.
– Погоди, давай теперь я…– пришлось предложить мне помощь, видя, что Качинский склоняется к земле все ниже и ниже.
– Не надо…я…
– Давай, говорю!
Движение я заметил краем глаза, когда тело паренька рухнуло в снег, а я думал, как его перехватить поудобнее. Один из Федоровых работяг неожиданно резко дернулся влево, запрыгал, запетлял, как заяц, скрываясь в лесу. Его черная телогрейка была отчетливо видна на фоне засыпанного белым снегом пролеска. Бежал он смешно, нелепо, высоко выкидывая ноги, чтобы не утонуть в глубоких сугробах. Жажда жизни брала верх над голос разума. Он слепо перся напролом, ломая кусты и молодые деревья, как молодой лось.
Ковригин замер на месте, потянувшись за оружием, но был остановлен сержантом, подбежавшим на шум.
– Пусть порадуется, стервец!– процедил он, оборачиваясь к конвоирам.– Коммунару…
Один из солдат наклонился к овчарке, отпуская поводок. Собака залаяла, запрыгала, завиляла хвостом, пока не услышала громкую и отчетливую команду сержанта, прозвучавшую в наступившей тишине, как выстрел.
– Взять! Чужой!
Фигура беглеца почти скрылась в лесу. Наверное, он в этот момент испытывал момент настоящего вселенского счастья, воздух свободы пьянил…Овчарка стартанула почти сразу. Без лишнего лая она застелилась над сугробами, быстрыми прыжками догоняя зэка. На фоне собаки тот бежал слишком уж медленнно.