– Догонит…– констатировал Лев Данилыч, присаживаясь прямо на снег рядом с телом, жадно загребая его красными ладонями и запихивая в рот. От него шел пар, по лицу было заметно, как он устал.
– Без шансов!– кивнул Кислый, оказавшийся в этот момент рядом и с интересом из-под ладони рассматривающий происходящую трагедию.
Когда до спины беглеца оставалось метров пять, а до леса и того меньше. Зэк обернулся, потерял ход, моментально увязая в сугробах, Коммунара прыгнула, оскалив пасть. Тяжелые мощные лапы ударили его в грудь, опрокидывая на спину. Раздался лай, а потом отчаянный крик. Натасканная на такие случаи, она вцепилась моментально в ногу всей своей клыкастой пастью. Рыча, начала трепать, подтягивая Федорова соратника по снегу.
Я обернулся на самого Федора, который наблюдал за этой картиной, стоя чуть в стороне. Здоровенный мужик недовольно хмурил брови и что-то шептал про себя. Заметно было, что побег этот стал и для него полной неожиданностью.
– Куси его, Коммунара! Куси!– науськововали овчарку веселящиеся солдаты. Мне стало противно, намного больше противно, чем нести несколько километров давно застывший труп по зимнему лесу.
Отчаянный крик звонким эхом разорвал лес. Батюшка вздрогнул.
– До шеи добралась!– сообщил всем Кислый, отворачиваясь в сторону. Все стихло. Коммунара залаяла, сев рядом с пойманным зэком.
– Вот видите, граждане контрреволюционеры,– выдохнул Ковригин. Его глаза азартно блестели. По нему легко можно было прочесть, что зрелище ему понравилось,– наше молодое советское государство даже брезгует пулю на вас тратить… А посему, кто хочет окончить срок своего пребывания в Темниковском лагере досрочно, милости просим к Коммунаре!
Своего командира поддержали жизнерадостным ржачем молодые солдатики из конвоя и сам сержант, предложивший идею травить живых людей собаками. Лев Данилыч поморщился, отвернулся, презрительно сплюнув на снег.
– Представление окончено!– объявил Ковригин.– Вы,– обратился он к Федору с товарищами,– берете своего беглеца на закорки и тащите, точно так же, как это делают Клименко с Качинским. Повторяю, десять человек этапом вышло, десять должно придти. Не обязательно живых!– мазнул он внимательным взглядом по мужикам, ворчавшим что-то себе под нос.
– А вот, интересно, гражданин начальник, а если мы все в побег ломанемся,– поинтересовался Кислый с ехидной улыбкой на тонких губах,– тебе же нас всех вальнуть придется?
– А то как же, Кислов!– подтолкнул его в спину сержант, уперев дуло автомата в спину.
– Значит, и тащить придется нас всех до самого лагеря на своем горбу? Десять этапом отправилось, десять должно вернуться…– шестерки вора тут же поддержали его счастливым смехом. Ковригин запунцовел, но сдержался от крика.
– Шагай уж!– буркнул он, направляясь по дороге во главе колонны.
Я обернулся на лежащее тело паренька, которое пришла моя очередб тащить на себе. Тот совсем уже застыл, но хотя бы не вонял. Приподнял его негнущеюся руку.
– Давай я?– предложил Качинский, но из чувства гордости пришлось отказаться. Хотя очень хотелось согласиться.
– Отдохни, дорога дальняя. Лучше помоги…
Я присел на корточки, а Лев, подхватив труп под мышки, взгромоздил мне его на спину. Охнув, я кое-как распрямился. Голые ноги паренька волочились по снегу, а руки свисли у меня с шеи. Именно за них я удерживал его в том положении, в котором тот висел у меня на шее. Возле ухо скалилось обезображенное смертью лицо, пахнувшее мне в нос сладковатым запахаом смерти. Теперь я понимал, как она пахнет, о чем мне много раз твердила Валентина, когда говорила, что в их с Андреем каждой новой квартире витает этот дух. Его я запомню на всю свою жизнь.
Ноги утопали в снегу. Мгновенно промокли почти до самых колен. Становилось чуть теплее, распогаживалось. Внизу захлюпало. Тропинка, ведущая в лагерь, превратилась в снежно-грязное месиво. Даже без нагрузки было трудно сделать шаг, вырывая из топкой лесной проталины лодыжку, а уж мне…
Через метров семьсот стало трудно дышать. Ноги одервенели, стали колом, отказываясь повиноваться. От меня исходил пар, и несколько раз Качинский предлагал свою помощь.
– Господи Всемилостивый!– вздыхал рядом отец Григорий.– за что нам такое наказание?
Когда сил уже не осталось, и я готов был рухнуть на стылую землю, найдя подходящий пригорок, из-за сопки показался лагерь, расположенный в глубокой низине, окруженный со всех сторон холмами, поросшими густым сосновым лесом. Ворота лагеря были распахнуты, возле них крутился конвой встречающих.