А вот своему полицейскому начальству, нередко подкупленному уголовниками, Щербак угодить не мог, да и не очень-то пытался. В результате был отстранен от службы.
Впрочем, он не особенно горевал об этом: вскоре жизнь повернулась так, что «отстраненной» оказалась сама полиция.
Конечно, Юрий Александрович являлся сыщиком старой школы, от революции был он, по сути, далек, но его честность и опыт уже помогли однажды работникам местной Чрезвычайной комиссии при расследовании одного весьма запутанного дела.
Мартынов и на этот раз решил посоветоваться с ним. Они медленно прохаживались по аллее сада. Все, что Мартынов знал об ограблении Никифора Тимчука, он уже успел рассказать. Щербак помолчал, затем спросил?
— Ну, а как сейчас здоровье деда?
— Немного лучше. Но еще не пускают к нему. Еле упросил врачей, разрешили пятиминутное свидание.
— И что же?
— Очень слаб еще, говорит с трудом. Ну, приходил какой-то военный, спросил, можно ли пошить сапоги на заказ. Ударил чем-то тяжелым сзади, больше дед ничего не помнит.
— Сумма хоть изрядная была?
— В том и дело, мелочь. Но ведь грабитель мог и не знать, сколько в ящичке.
— Да, конечно… — Щербак помолчал. — Скажите, Петрович, если не секрет, почему это, по сути, мелкое дело, вызывает у вас такой интерес?
Мартынов кашлянул: «Н-да, такой вопрос я мог заранее предвидеть…» Но он не имел права рассказывать все до конца. «Значит, не надо было приходить вовсе».
Юрий Александрович догадался о настроении Мартынова и сам пошел на выручку ему:
— Ладно, Петрович, раз нельзя, не говорите. Я ведь только хотел уточнить, заинтересован ли кто-нибудь в устранении старика.
Деликатность и такт Щербака нашли в душе Мартынова отзыв. Сделалось как-то легко. Но вопрос оставался пока без ответа. Кто же решил убрать старика? Кому нужно? Минуту, не более, думал он:
— Пожалуй, да. Есть такой человек. Тимчук мог его опознать.
— Вот видите! — морщинистое, расплывчатое от складок лицо Щербака сразу стало жестким, напряженным, глаза сузились, словно шел он по запутанному следу.
— Но не мог этот человек покушаться на жизнь Тимчука по той простой причине, что находился под арестом, да и сейчас у него руки коротки. Ничто ему не поможет.
— И все-таки… — Старый сыщик упрямо тряхнул головой и взял под руку Мартынова, как бы приглашая еще раз подумать обо всем, не торопясь.
Отойдя от калитки, Мартынов сразу же закурил. Затянулся жадно, махорка в самокрутке потрескивала, почти свистела. «Всякую дрянь курим, — подумал он. — Настоящей кременчугской теперь днем с огнем не сыщешь. Впрочем, и эта мешанина ничего, сойдет».
Во время разговора с Юрием Александровичем он закурить не решался. Еще в прошлом году, при первой встрече, понял — Щербак, человек больной, совершенно не переносит табачного дыма. Мартынов тогда сказал:
— Вам надо в комнате табличку прибить.
— Я сперва так и хотел, — смущенно улыбнулся Щербак. — Дескать, просим не курить или что-то в этом роде. Но потом вспомнил, что такая табличка уже висела в кабинете одного человека…
— У кого?
— У Чехова, знаете ли… — И он снова улыбнулся, еще более смущенно, и тяжело закашлялся. Вытирая платочком слезы, Юрий Александрович посмотрел на Мартынова как-то виновато, будто считал нескромным болеть болезнями великих людей, таких, как Чехов.
Мартынов шел по переулку и думал: «А мне хоть бы что! Сколько этого дыма наглотался, а все здоров. Но если… и-эх!.. когда-то сын будет у меня — не разрешу, ни за что! К чему набивать меха всякой дрянью? Это уж наше поколение… так… от жизни нелегкой».
Мучительно пытался установить Мартынов связь между арестом рыжего Савелия и покушением на Тимчука.
Есть ли она?.. Просто совпадение?
Ночью Славке снились всякие кошмары. Какой-то бандит на огнедышащей лошади, с огромной шашкой в руках, гнался за ним по голому полю. Славка убегал, задыхался и слышал за спиной лошадиный храп и смех бандита. Выбиваясь из сил, он закричал: «Дедушка!..» и тут же увидел: на ярко-зеленой траве лежит израненный дед и не может подняться на помощь. А поле внезапно превратилось в длинные коридоры с лестницами — с этажа на этаж, и кругом было пусто, и Славка был один, и опасность была где-то рядом. Крики и каждое слово, произнесенное им во сне, отдавались гулко, как в пустой бочке, потому что Славка всюду один-одинешенек и помощи ждать ему неоткуда…
Просыпаясь и раскрывая глаза, он думал, что увидит серое в тучах небо, такое же тяжелое и страшное, как только что пережитые сны. Но тонкие, будто расколотые на мелкие щепки, утренние лучи пронзали окно, спешили наполнить комнату спокойным, ровным светом.