Эту ночь мальчишки спали в комнате, потому что в сарае, после всего происшедшего, стало как-то жутковато. Славка, подперев ладонями подбородок, смотрел в окно и прикрывал глаза от яркого солнца. Петро тоже проснулся, присел рядом, на лежанку. Он плечом задел друга, прислонился, как бы утешая его: дескать ничего, все уладится, и дед обязательно выздоровеет.
— Может быть, сегодня нас к нему на целый час пустят.
— Думаешь, на целый час? — Славке хотелось, чтобы все было именно так, как говорит Петро. Он жалобно вздохнул, словно старая деревенская бабка.
— Ты не убивайся, слышь, — сказал Петро. — Думаешь, мне не жалко деда? Еще как жалко.
Славке было приятно, что у него такой хороший друг. «Ты мне как брат!» — хотел он сказать Петру. Но не сказал, застеснялся. А, кроме того, Славкину душу переполняла злость. Да, злость, а на кого же? Он и сам-то в точности не знал. Но кулаки сжимались, хотелось мстить, уничтожить того, кто посмел поднять руку на деда.
С неприязнью думал мальчишка и о Ленке. Шляпа, разиня! Видит, из ворот выходит подозрительный человек, значит, надо пойти, проследить, а она… уши развесила. Даже приметы подробно не запомнила. Что с них взять, с девчонок, эх!
Но тут же, справедливости ради, решил: а может, вовсе и не подозрительным был тот гад? Может быть, и он, Славка, не обратил бы внимание на такого?..
Нет, Ленка не виновата, это он сам скорее. Надо было сидеть дома и не бросать деда одного — тогда ничего плохого бы не случилось. Но разве можно угадать, где беда караулит?.. Бабки из их Гусаровки наверняка сказали бы: «Судьба…» А какая, к черту, судьба, — просто появился какой-то грабитель, искалечил человека и последние гроши унес.
— Одевайся, — скомандовал Петро. — Пойдем в больницу…
На окраине города, где помещалась больница, люди рыли землю. Петро показал глазами:
— Дома, что ли, хотят ставить?
— Скорее всего окопы роют, — ответил Славка, всмотревшись.
— Наверное, с этой стороны будут наступать петлюровцы, да? — не унимался Петро.
— Не знаю…
Одноэтажное здание больницы не блистало чистотой. Еще издали в нос ударял тяжелый запах лекарств. Стало как-то тревожно.
Народу полным-полно: и в палатах, и в коридорах больные, раненые. Старый Никифор хотел оторвать голову от подушки, попытался их встретить бодрой улыбкой:
— Опять сиделка не пускала?.. Фрося! Ты моих ребят не обижай, садитесь, садитесь, голодранцы.
— Деду, мы тебе яблоки принесли, — сказал Славка.
— Опять в водолечебницу лазали?
— Не-е, там черешни растут, — возразил Петро. — Яблоки мы в другом месте набрали.
— Ох и попадет вам, хлопцы. Хозяин поймает и всыплет пониже спины ремешком. На работу-то скоро?
— Завтра, дедусь. Мы с Петром всю ночь по очереди дежурить будем, чтоб не проспать.
— Это ничего, привыкните постепенно. Рабочий класс по первому гудку должен вскакивать.
— Значит, мы рабочий класс? — спросил Петро.
— А ты как думал! Это звание, брат, всю жизнь оправдывать нужно.
— А как же его оправдывать? Мы не умеем…
— Эх вы! — рассмеялся старик. — Очень просто. Хотя и нелегко. Трудись честно — и точка.
Медсестра уже грозно стояла за спинами мальчишек, давая понять, что пора заканчивать свой визит. Старик, прикрыв глаза, тяжело дышал: короткий разговор, казалось, отнял у него все силы. Все же он успел шепнуть мальчикам, у кого из заказчиков следует получить деньги за выполненную работу, — Никифор, прежде всего, беспокоился, чтобы Славка и Петька голодом не сидели. А еще он посоветовал написать тете Груне в Гусаровку — так и так. Возможно, письмо и дойдет.
— Разве же письма теперь ходят, когда банды вокруг? — усомнился Петро.
Славка же, не отводя испуганных глаз, смотрел на деда и ужасался: бледный, худой, на щеках щетина пепельного цвета… «Хоть бы поднялся поскорее!» — как молитву, шептал про себя мальчишка.
Старик озорно подмигнул ему глазом:
— Не печалься. Еще немного полежу и выпишусь. Правда, Фрося?
— Правда, правда, — вздохнула сестра. — Скоро вас всех отсель.
— Как «всех»?
— Очень просто. Петлюры с разных сторон прут, каждый день жди боев. А если бой — значит, и новые раненые… Куда ж их девать, когда вся больница забита? Выход один: чуть окреп — и на выписку.
— Не возражаю! Меня хоть сегодня выписывай.
Дед оперся ладонями, с трудом присел на койке, лицо порозовело.