Поблизости шаркала метла: кто-то трудился в привокзальном скверике.
Никифор сбросил мешок, уселся на скамейке и шумно вздохнул. Женщина перестала мести и, скосив глаза на деда, спросила:
— Чи ты не на поезд собрался? — и откровенно насмешливо заключила: — Жди, после дождичка в четверг. А если какой и пройдет, так ведь и живого места на ём нет: что на подножках, что на крышах — скрозь люди да мешки.
Он поспешил ее успокоить:
— Мне, дамочка, не такой поезд требуется, а броневик. Ясно? — и тоже насмешливо сложил губы.
Тут как раз и послышался голос со стороны:
— Теть Маша, кто здесь бронепоездом интересуется? — К ним подошел молодой парень, почти мальчишка, с револьвером в новенькой кобуре на боку.
— Я интересуюсь, — дед привстал и снова опустился на скамью.
Парень сделал подобающе грозное лицо и выразительно расправил под ремнем складки синей ситцевой рубахи.
Впрочем, долго он к старику не придирался, а прочитав бумагу за подписью Мартынова, и вовсе успокоился и даже пригласил его заночевать в своей избе.
— «Витязя» раньше завтрашнего полдня теперь и не жди. Мы, милиция, точно знаем. А сомневаешься, пойдем к начальнику станции, он подтвердит.
Начальник в сопровождении путевого сторожа шел по перрону. На вопрос Никифора он лишь поднял округлые женские плечи, отчего крупная голова его, увенчанная потертой форменной фуражкой, сразу ввалилась в туловище. И еще он руками развел.
— Не знаю. Что по теперешним временам известно движенцу? Ничего-с. Ни графика у него, ни власти.
А сторож, хромой и старый даже по сравнению с Никифором, остановился, тронул седые усы и сказал:
— Паровоз им надо менять, это раз. Углем запастись, это два. Ну, и прочие припасы. Вот и считай…
И Никифор с милиционером отправились домой. Путь недалекий. За сквериком несколько хибар. Паренек постучал в дверь одной из них.
— Маманя, это я. И гостя веду.
Постелили Никифору на широкой лежанке. Маленькое оконце посинело, потемнело, серебряные звездочки заглянули в него. Гостеприимный милиционер пригласил деда к столу; пар от казанка с картошкой поднимался облачком. Никифор, однако, уже почти спал. Он лишь показал на свой мешок, оброненный в угол, — харчи там, ешьте на здоровье — и повернулся к стенке. Женщина сказала:
— Не трожь его, Николай. Видать, устал человек с дороги.
…Под утро проснулся Никифор, возможно, от свежего ветерка: окно было открыто. Заворочался осторожно, чтобы не разбудить хозяев, плотнее натянул пиджак и опять прикрыл глаза.
Но в это же время поблизости что-то ухнуло. И сразу же копытный цокот дробью рассыпался вокруг. И колокол — тот, нечищеный — забился яростно, застонал.
Дед рванулся с лежанки, и Николай уже натягивал брюки и сапоги:
— Налет, елки-моталки! Бомбу бросили…
Всюду уже скакали гайдамаки, стучали прикладами и нагайками в окна и двери.
— Сынок, огородами скорее, до оврага! А там лесом уйдешь!
— Знаю! — Николай уже сжимал в руке наган.
— Для меня не найдется? — Никифор глазами показал на оружие.
— Где там! У самого десять патронов.
Они выбежали, перемахнули через плетень. А там — порознь, но в одном направлении, к лесу. Их заметили. Бандиты, конные и спешенные, бросились вдогонку.
Николай пальнул, затем еще дважды. Кто-то из преследователей упал.
Какие к осени огороды — ни буйной зелени, ни высокой кукурузы. Все как на ладошке видать, особенно с седла. Вот, правда, канава рядом. Нырнул в нее Никифор, хотел поползти — сил не было. А Николай, видать, ушел все-таки, молодец!.. И тут же голос:
— Вылазь, ч-черт! — над канавой с оголенной шашкой стоял петлюровец.
Многих из бойцов бронепоезда отпустили в увольнение до ночи. Командиры строго наказали: к 12.00 быть на месте.
Славка с Петром, как и остальные, направились домой. Вышагивали бодро, почти в ногу. Обмундирование железнодорожному взводу еще не выдали: нехватка; и сейчас торопливо, переулок за переулком, шли просто два паренька, ничуть не похожие на солдат.
Дверь была закрыта. Ключ — в условленном месте. Вошли ребята, присели на койку, посмотрели на друга: «Где же дед?»…
Петро поднялся первым.
— Сбегаю к Ленке, она, наверное, знает, куда он девался.
Вскоре вернулся Петро. И у Ленки никого: дверь на запоре.
— Ну, — решил Славка, — сперва давай подзаправимся.
Они ели и рассеянно глядели в окно. До конца увольнения оставалось часа два, хотелось побродить по городу.
— Пойдем, — сказал Петро.