— Ну, орел, пострелять хочешь? — сказал он Славке. — Залазь сюда.
Тот, конечно, не заставил себя долго упрашивать. Вдалеке выныривали из оврага черные силуэты всадников. Неужто и на таком расстоянии берет пулемет! Славка недоверчиво посмотрел в глаза Чернобриву — не шутит ли? Но командир коротко скомандовал:
— Ложись! — и объяснил, что надо делать. И сам прилег за пулемет.
Мужчины, особенно мальчишки, быстро схватывают суть в таких вещах. Славка, вцепившись пальцами в ручки, застрочил. А рядом тоже стреляли, другие, бывалые фронтовики.
Попал ли в кого, уверенности не было, — но совершенно счастливый спрыгнул Славка с площадки и бросился к Петру.
— Мне пулемет доверили! Честно… Бил я только что по тем, в степи, тра-та-та.
Но действия Петра были совершенно неожиданными. Сперва он молча обошел Славку, лишь обиженную полуулыбку состроил. Потом не выдержал, запальчиво крикнул:
— Все сам, сам, да? А меня, значит, позвать не захотел? Какой же ты мне друг после этого!
Славка повесил голову, вздохнул. Но вины за собой он все же не чувствовал. Ведь когда его позвал Чернобрив, он от радости позабыл обо всем. Петро был в стороне. Кликнуть его? Ну, не догадался Славка. Да и неизвестно, как бы Чернобрив поступил тогда: позвал одного, а являются двое. Чего же тут сердиться? Так получилось — и все.
Славка нагнал дружка:
— Ты вот что, не больно… того… Нам ведь еще к комиссару надо, не забыл?
— Сам иди, я уж без тебя проживу как-нибудь, — огрызнулся Петро.
Ну и ладно, решил Славка, не хочет — не надо, упрашивать не станем. А комиссар, товарищ Денисов, оказывается, был рядом — на соседней площадке у артиллеристов. Он, пожалуй, видел, что между друзьями происходит бурный разговор. Скорее всего так. Потому что, когда Славка по всем правилам обратился к нему и попросил разрешения переговорить, Иван Михайлович сказал:
— Да ты, никак, с приятелем своим поругался? Не поделили чего? Ну, ладно… Как отъедем, заходи в штабной вагон.
Вероятно, он считал, что паренек с ним хочет поговорить именно об этом.
Славка проявил выдержку, повернулся, как положено, отошел. А едва поезд стал набирать скорость, мальчик по площадкам — с одной на другую — пробрался к штабному вагону. Иван Михайлович сидел один, склонившись над картой.
— Ну, заходи, садись, — пригласил он.
Славка продолжал стоять.
— Товарищ комиссар, мне необходимо вам доложить!.. — и он, может быть, несколько длинновато рассказал обо всем. И про письмо цыганки, и про то, как они следили за Оксаной Ивченко. И, конечно, про вчерашнюю встречу.
Комиссар слушал внимательно, держал в руках самокрутку, но поднес спичку к ней лишь тогда, когда Славка закончил.
— О Мартынове худого думать не смей, это наш человек, — Иван Михайлович выдохнул облако дыма.
— Так я и не думаю, — оправдывался Славка.
— Дай письмо! — Денисов быстро пробежал глазами листок, вернул его. — Эх, заварили кашу, вы, может, задание важное сорвали. Раз уж такое письмо попало к вам, надо было немедленно в ЧК нести, а не слежку устраивать.
Дело, судя по всему, нешуточное. Денисов, хмурясь, заходил по вагону. Хотел что-то добавить, но тут вошел Чернобрив. И даже при нем, при командире, Денисов не стал говорить. Лишь подписав график дежурства и отпустив Чернобрива, Иван Михайлович снова обернулся к Славке.
И тот наконец осмелился вслух высказать свою догадку:
— Выходит, артистка Ивченко никакая не шпионка, а чекистам помогает? Это значит она атамана Буряка просто заманивала в город?
Комиссар прямо не ответил. Он лишь сказал:
— Это значит никому болтать об этом не следует, во-первых. А во-вторых…
Неизвестно, что он еще собирался сказать. Бронепоезд резко остановился, ударили залпы — совсем рядом.
От резкого толчка при торможении Славку отбросило к стенке, да и Денисов пошатнулся, еле устоял.
— Что такое? — он выглянул наружу, — Станция Каменка, и бандиты кругом…
Они бросились к двери. Ветер-сквознячок, как хлыстиком, ударил в лицо. Письмо скользнуло со стола к ногам. Славка быстро поднял его и сунул за пазуху.
Когда Никифора вместе с некоторыми женщинами и стариками — жителями Каменки — втолкнули в подвал, он не сразу сумел оглядеться. Темно. Перед единственным оконцем снаружи лежала куча мусора.
Чуть осмотревшись, он прежде всего уничтожил записку Мартынова. Впрочем, эта мера предосторожности оказалась излишней. Вскоре в подвал вошли двое петлюровцев, они, переходя от одного к другому, забирали сапоги, пиджаки, если не очень старые. Обыска по-настоящему не производили. Выходя, один из них лениво спросил: