А хозяин, Петро Петрович, продолжал:
— Думаю так. Зря Врангель на кубанских казаков нынче надеется. Теперь уж Кубань не поднимется, не-е…
И снова же в словах его прозвучала мудрость, житейская, выношенная, неторопливая. Ведь, по сути, на чем держатся надежды разгромленных, но недобитых деникинцев? На близости Крыма прежде всего. Мартынов прекрасно знал, что барон Врангель все время пытается высадить десант на Северном Кавказе, и деникинские, и врангелевские правители еще надеются на кубанское восстание…
— Нет, смирилась Кубань. Глаза у нас раскрылись. Хучь не на все, но раскрылись, — убежденно повторил казак.
А еще он, как бы между прочим, сказал Мартынову, что в нескольких километрах отсюда, в плавнях, скрываются остатки деникинской конницы. Много их там. Видать, готовятся в горы уйти или прорваться к Причерноморью… «Зачем это он мне? — с некоторой тревогой подумал Терентий Петрович. — Неужто догадался, кто я… А как, собственно?»
Именно поэтому он ни словом, ни жестом не поддержал разговор. Только проговорил неопределенно:
— Хто его знает, смирилась Кубань чи не смирилась…
Сомнений в том, что казак говорит правду, не было.
Значит, враги зализывают раны, выжидают удобный момент. Весна их, несомненно, поторопит, тем более что в плавнях сейчас не так уж и сладко. Заболоченные поймы реки, сплошь утыканные болотцами и озерками, сейчас — в паводок — могли оказаться и вовсе затопленными норовистой Кубанью да таянием горных снегов.
Тем, кто там обосновался, так и так придется менять жилье.
А дальше они куда? Их прямые планы, замыслы? Для того-то и послан сюда Мартынов. В штабе ждут его сообщений…
Тронув за плечо мальчика, Терентий Петрович встал. Пожал руку хозяйской дочурке, теплым взглядом простился с Петром Петровичем:
— И за разговор спасибо, и за хлеб-соль… Удачи вам!
Вот и наступил час проститься им — Мартынову и Никитке.
Вместе шагать дальше нельзя, не мог Мартынов подвергать опасности мальчишку. Небольшое селение, словно пристроенное к высокому речному берегу, было иным, не похожим на все предыдущие. Сами люди чего стоят! Глядят исподлобья, у каждого, если мужчина это или подросток, выпирает сквозь одежду плохо спрятанное оружие — в основном обрезы.
«Ненадежное место, бандитское гнездо», — приглядывался Терентий Петрович… Женщины здесь, между прочим, были не лучше мужчин: злые, по самые брови повязанные платками, отчаянно загорелые, а ведь солнечные дни только начинаются. К тому же, как на подбор, горластые — попробуй-ка такой молодице слово сказать поперек!
С высокого берега хорошо видны округлые рощицы, пока еще негустые, ерики[3] да полегший камыш. Сырые исхоженные тропинки убегали, петляя и выравниваясь, туда. «А дальше… что это? Никак, шалаши сквозь деревья проглядывают? Эх, бинокль бы сюда!» Мартынов усмехнулся и даже произнес вслух:
— Да-а, ценная мысль!.. — Ничего он больше не сказал, но и этими несколькими словами поверг в изумление мальчишку: о чем же речь? Странный народ — взрослые.
Терентий Петрович с тревогой заметил, что за ними следят. И тот, с виду придурковатый мужичок, что прогнал мимо, по бережку, двух коров с унылыми жестяными колокольчиками, и чубатый парень лет двадцати — с крыши сарая. А старухи глядят в открытую — стоят у своих хат, приложив ладони к бровям. А что, спрашивается, было б, если посторонний человек еще в бинокль глядел!..
Вскоре из станицы вышла с ведром женщина, и направилась по тропе к дальней роще. Если там действительно кто-то есть, подумал Мартынов, то через десяток минут им станет известно, что в станице чужой. Женщина несколько раз оглянулась, будто вслед ей могли пальнуть. «Тьфу, дура, — подумал Мартынов. — Иди, иди, все правильно».
Потом он увел Никитку на другой конец селения, откуда начинался степной шлях. От теплого ветерка шевелилась юная, до оскомины зеленая трава, качались слегка деревья. Терентий Петрович глядел под ноги. Остановился, поднял глаза.