И тут же мысленно заступился за него. Задавать бы Грому ежедневно овса, как знать, возможно, и стал бы доброй конягой.
Думая так, Славка продолжал рыться в ящике, где лежало его добро: гильзы, гвозди, куски кожи. Кожу он стал обнюхивать. Ох, и запах! Напоминает военную амуницию, бойцов напоминает, атаки и марши. Старые подсумки и ружейные ремни, казалось, таят в себе запах пороха и еще чего-то приятного, боевого.
Однако не брать же с собой в город никому не нужные гильзы или куски ремня. Да и рваные подсумки ни к чему. Славка вздохнул, прощаясь с любимыми вещами.
А вот сапожничий нож надо взять — пригодится.
Выехали они в полдень. Обычная крестьянская телега, конечно, безрессорная, подпрыгивающая тяжело на каждом бугорке, миновала леваду и остановилась у домика тети Груни.
Петро был наготове. В залатанном пиджачке, с небольшим узелком в руках он подошел к телеге. Дед Никифор, улыбаясь, спросил:
— Все твое добро?
Тетя Груня подозрительно взглянула на деда:
— Не дала я ему сала, только на еду трохи, и вам со Славкой по кусочку, — смягчилась она. — А еще носки шерстяные, шесть пар. Пускай в городе продаст, сама я пряла, вязала. Может, он их на ботинки поменяет, эти-то вконец развалились.
У Петра, и вправду, ботинки никудышные: сквозь дырку пальцы торчат…
Пока они разговаривали с тетей Груней, из села выехали два всадника и запылили по степной дороге. Из-под надвинутой на брови хустки тетя Груня всмотрелась и определила:
— Савелий и Стецько. Куда это их понесло? Чи тоже в город?
— Им там делать нечего, — возразил Славка. — В городе, наверное, красные.
А дед Никифор сердито взглянул на внука: не болтай, мол, лишнего.
…Желтая однотонная степь безмятежно лежала вокруг. Горизонт был слегка лиловым и нечетким. А бездонное бледно-голубое небо, горячо опрокидываясь над всем земным, казалось, звенит беспечными птичьими голосами — и песней той навевает сон. Да еще ведро, плохо привязанное к телеге, издавало монотонный звук. Наконец Славка соскочил на землю, прикрутил его потуже.
И Петро соскочил, чтобы согнать с себя сонную одурь. По траве побежал, не отставая от телеги. И сразу же в воздух взлетели испуганные перепелки. А коршун над головой — не плыл, не кружился — продолжал висеть на одном месте, будто невидимой нитью прикрепленный к небесам.
Вдалеке показались стройные, как свечи, тополя и цепочка невысоких холмов. Уже можно было различить и домики — дорога в том месте подходила к сахарному заводу.
Старик попридержал Грома, и тот поплелся шагом — лениво и покорно. А когда конь поравнялся с первыми строениями, Никифор огрел его кнутом — и Гром, задрав морду кверху, рысцой пронесся мимо них и, оставляя облачко пыли, снова вырвался в открытую степь.
Дед опасливо оглянулся. Облегченно присвистнул: «Ну, слава богу, никого!»
И опять потянулась однообразная, еще более горячая равнина.
Время было тревожное. Совсем недавно петлюровское войско занимало значительную территорию от Днестра до Буга. Поддерживаемые польской шляхтой, гайдамаки мечтали еще больше расширить ее — даже Киев захватить. Но просчитались. Под ударами красной кавалерии отряды желтоблакитников вынуждены были бежать к реке Збруч, к линии тогдашней границы, под крылышко пана Пилсудского.
Полковник Палий, да и сами Удовиченко и Тютюнник, носившие громкие звания генерал-хорунжих, без оглядки мчали зализывать раны на сопредельную сторону: им уже было не до Киева.
Однако, отступая, петлюровцы оставили после себя всякое отребье. В лесах Подолии, Балтщины, Гайсинщины, в прочих местах Украины, особенно ее правобережья, действовали десятки, сотни мелких банд. Они вели агитацию в пользу самостийников, вырезали советских работников и активистов, держали в страхе местное население.
Богатые села, сахарные заводы — излюбленные места бандитов. «Як мухи, до сладкого тянутся, сто чертей ихнему батьке!» — дед Никифор в душе ругал петлюровцев, но в эту минуту был недоволен и самим собой.
Надо было стороной объехать сахарный завод, а не рисковать.
На сей раз, однако, обошлось.
Утомленный жарой и волнениями, Никифор вскоре направил телегу с дороги в траву и там остановил Грома.
— Ну, хлопцы, привал. Залазь под телегу.
Укрывшись от солнца, они решили немного поесть. Достали хлеба, зеленого луку. Петро хотел развязать узелок и вынуть по кусочку сала, но дед остановил его: мол, успеется, держи про запас.