Полковник был, видимо, человеком неробким и сдержанным, несмотря на свой южный темперамент. Он только насмешливо спросил:
— Кто же так ха-арошо обыскивал нашего гостя?
Сразу же один из прапорщиков кинулся к выходу и привел виновника — им оказался рябой казак, тот самый, что наступал на пятки Мартынову.
Полковник подал офицерам выразительный знак одним пальцем, и рябого вывели; донеслось его покаяние: «Промашка вышла, вашбродь!» И визгливый голос прапорщика. И что-то падающее — глухо, уже за стенами… Лишь после этого полковник спокойно спрятал в ящик стола мартыновский наган и задал вопрос:
— Откуда у вас сие украшение?
Ровным голосом, лишенным всякой интонации, Терентий Петрович ответил:
— Купил по случаю еще в прошлом году, в Киеве. — И чуть запальчивее, для убедительности, добавил: — Нельзя сейчас без оружия человеку, мало ли какие встречи на житейских дорогах.
Маслянистые глаза офицера почти утонули в прищуре: он думал. Он отлично знал, что на многих базарах Украины, юга, не то что револьвер, пулемет можно достать. Делалось довольно просто. Сидит на толкучке мужичок, а то и баба, торгуют салом, фасолью, а рядышком лежит винтовочная гильза или какая-нибудь часть затвора. Условный знак. Начни разговор издалека, помаленьку забрасывай удочки — и сделка может состояться.
При всем этом полковник не был уверен, что Мартынов говорит правду, хотя и не имел пока оснований думать иначе. Добровольная сдача оружия? Может, здесь прием, обдуманный заранее. Кто знает? Но тут же он сделал поправку и на обстоятельства, на самую жизнь, заставляющую их быть настороженными ко всем и каждому.
После непродолжительной паузы полковник задал еще один вопрос. Как же Мартынов, интеллигент, имеющий к тому же звание младшего офицера, решил в такое время отойти от всякой борьбы и остаться в стороне?
Мартынов минуту подумал и ответил весьма запутанной фразой. Да, он, учитель, не верит в силу оружия. Победу принесет культура, просветительство, гуманизм, только они.
— Белинского начитались, Некрасова? — сверкнул глазами офицер.
— Почему обязательно Некрасова? Читал и вашего Николоза Бараташвили, — сказал Мартынов и тут же подосадовал на свою ошибку: ведь Бараташвили — грузин, а не армянин. Но, вероятно, и полковник был далек от литературных тонкостей, называя имена Белинского и Некрасова.
В это мгновение за дверью раздался голос дежурного:
— Депеша полковнику Айвазяну!
Немедленно один из прапорщиков выбежал наружу и вскоре положил на стол запечатанный конверт:
— Пожалуйста, Георгий Саркисович.
Пакет, по всей вероятности, не содержал ничего тревожного, ни один мускул не дрогнул на лице читающего, не вздрогнули пальцы, зажавшие белоснежный лист. Айвазян, не поднимая глаз, лениво спросил:
— Так что же мне прикажете с вами делать?
Терентий Петрович не сразу понял, что обращаются именно к нему, а когда встретился глазами с полковником, пожал плечами:
— Как что? Дайте указание, чтобы не задерживали. Пойду своей дорогой на Туапсе.
Полковник тер рукой безволосое желтое лицо, словно ощупывал щетину, наконец сказал:
— Не могу! Па-анимаешь, не могу, останешься с нами. — Он в общем-то хотел сказать, что, так и быть, рискнет поверить Мартынову, но когда разжал губы, они вытолкнули слова несколько иные: — Дадим вам работу делопроизводителя, со временем наденем погоны, соответствующие вашему званию. Но… прежде всего, проверим. Проверим каждое ваше слово.
Мартынов молчал. Проверка его не страшила: вряд ли, сидя здесь в плавнях, можно с дотошностью установить, учительствовал ли он в Пирятине и Фастове. Документы были надежные, на его же имя, что, впрочем несло в себе некоторую долю риска. Ну, а сейчас в самый раз скрыть свою радость, продемонстрировать недовольство:
— Значит, вы решили действовать против моей воли?
— Что же мне остается? — развел руками офицер и резко возвысил голос. — Я ведь могу поставить вопрос и так: идете в город, где находятся красные! Ну!.. А в нейтралитет я не верю, учтите.
«Здесь ты, скотина, прав», — добродушно подумал Мартынов.
На этом закончилась его первая встреча с полковником Айвазяном. Оставалось лишь притворно вздохнуть:
— Воля ваша…
Ежедневно полусотни, обозы уходили в двух направлениях. Одни — подальше в горы. Другие — на северо-запад, стараясь, видимо, с боями прорваться к Керченскому проливу, а оттуда — в Крым.