— Ты мене туточа немым чи контуженным не прикидывайся, зараз притопаеть хорунжий, языка тебе развяжить!
Мартынов неожиданно вцепился руками в его винтовку и, опрокидываясь на спину, потянул на себя. Руки горе-солдата разжались моментально.
Двое одновременно вскочили на ноги. Побледневший деникинец, заслоняясь руками от немигающего взгляда трехлинейки, зашептал:
— Ой, лышенько мое, ой, лышенько. Та не нажмить хоть на тий крючок!
Мартынов, пятясь, отходил от солдата, затем, повернувшись, со всех ног кинулся прочь. Засвистел в ушах ветер, но сквозь него можно было услышать, как пискливо заголосил потерявший оружие вояка. Звал на помощь. «Н-ничего! — подхлестывал себя Терентий Петрович. — До кустов доберусь и залягу». Так он и сделал.
Двое верховых и двое пеших приближались к кустам. Мартынов расположился поудобнее и спокойно выстрелил, один раз, другой. Плюхнулась на землю лошадь, упал один из пеших. Остальные повернули. Вслед им еще прогремел выстрел.
Мартынов делал несколько перебежек, останавливался и стрелял с новых позиций… Так и ушел.
Навалилась усталость. Но одна мысль — поскорее добраться до Великографской — звала вперед, не давая покоя и отдыха.
«Обидно будет, — думал сейчас Терентий Петрович, — если после всего не сумеем как надо встретить налетчиков». Занервничал и Онуприенко: ни один из посланных им людей пока не вернулся.
За окном залаяла собака, и Онуприенко метнулся к дверям. На пороге вырос человек, одетый в темный дождевик. Мартынов сперва не узнал его, но через мгновение радостно воскликнул:
— Артур Янович… дорогой!
Да, это был Артур Ласманис. Старый чекист также обрадовался встрече, обнял Терентия и похлопал по плечам, но озабоченность не сходила с его лица. Ласманис, присаживаясь к столу, сказал:
— Значит, ты?.. Что ж, тем лучше. А теперь выкладывай подробности: основное мне известно.
Уполномоченный милиции тоже был рад такому обороту — он не ошибся, поверив Мартынову.
Звезды тоже бывают разные.
Иногда их свет тревожно мерцает над головой, словно где-то там, вдали, на горах, залег в ожидании команды эскадрон, а цигарки в руках у рубак то разгораются, то гаснут. Бывают звезды и в тяжкой неволе, как бы задушенные грозовыми тучами.
Сейчас они светили ровно и спокойно. Теплая ночь была хороша для свиданий, для песен, для мирной работы. Но люди, которые залегли в здании банка и вокруг него, знали: еще немного времени — и эта чудесная ночь будет разорвана грохотом и взрывами.
Ласманис и Мартынов почти не разговаривали, лишь изредка перебрасывались отдельными словами. Нервы у того и другого напряжены, как никогда ранее… Сомневались в успехе? Боялись, что деникинцы не появятся? Нет и нет. Тревожила их судьба товарища, добровольно выполняющего трудное задание.
Дело в том, что, когда Ласманис и Мартынов разработали план операции, так и осталась невыясненной одна деталь. О ней Артур Янович сказал под конец:
— Итак, мы предусмотрели все. Кроме одного. Первое, что сделают налетчики, это снимут часового. Рисковать человеком не имеем права, посему пост у банка на сегодняшнюю ночь отменяется.
Мартынов вздохнул:
— Но ведь тогда они могут заподозрить неладное. И даже если полезут в здание, все одно будут настороже.
— Что же ты предлагаешь? — нахмурился Ласманис.
Терентий Петрович не успел ответить. К столу подошел уполномоченный Онуприенко и твердо заявил:
— Ставьте меня, не подведу. Стрелять они не станут, чтобы шум не поднимать. Ну, оглушат, только и делов.
— Стрелять не станут, это точно. А пырнуть ножом могут, — сказал Артур Янович. — Нет уж, тогда давайте я встану.
Мартынов что-то хотел сказать, но Онуприенко горячо возразил Ласманису:
— Вы коммунист, Артур Янович, а я, может, завтра в партию попрошусь. У вас за спиной и подпольная работа, и Зимний… а у меня, спрашивается, что?
— Не горячись, — остановил его Ласманис, — здесь на одних только эмоциях нельзя.
Уполномоченному милиции слово «эмоции» показалось обидным:
— Не знаю, какими-такими… но прошу запомнить, товарищ Ласманис, что я… за дело революции… против мировой контры…
— Ладно, — улыбнулся Артур Янович. — Решили. Пойдешь.
И вот сейчас, если выглянуть из окна одноэтажного, но довольно высокого здания банка, можно увидеть темную фигуру часового, услышать его спокойные шаги.
И не удивительно поэтому, что все остальные, особенно «начальство» — Ласманис и Мартынов, с замиранием сердца следили за Онуприенко. Все начнется с него.