— Ты… того… не кипятись, — шепнул Захару низкорослый плечистый казак, уроженец станицы Белореченской.
Звали казака Митькой Урюпиным, и с ним у Захара существовала молчаливая, как бы тайная связь. Дело в том, что Захар Манько, помня слова Терентия Петровича «не зевать», то есть действовать, истолковал их не совсем точно. Решил он, прежде всего, раздобыть оружие. В свободное время солдат частенько сидел на берегу Кубани, как раз на том месте, где Мартынов недавно инсценировал собственную гибель. Место это — песок, кусты, камни — притягивало Захара: здесь лучше думалось о деле, о самой жизни.
«Где-то сейчас Мартынов, наши… А добрался ли человек? Не погиб ли в дороге?» — тревожился Манько. Дни между тем стояли жаркие. Кое-кто из офицеров иногда приходил сюда искупнуться.
Однажды Захар еще издали увидел: кто-то барахтается в реке, на берегу, на травке, лежит одежда и под лучами солнца блестит желтая, туго набитая кобура. Дыхание у солдата стало шумным, сердце заколотилось. Он быстро оглянулся — ни-ко-го. «Или сейчас, или никогда! — решил он, — другого такого случая… фигу с маслом!»
Как подкошенный, упал на траву Захар, снова оглянулся, но уже медленно, прислушиваясь. Поблизости квакала лягушка. В зарослях что-то стрекотало. «Кузнечик, что ли? Кто сейчас разберет!» Обдирая локти стиранной-перестиранной гимнастерки, он пополз вперед. Часто прижимался к траве. И всякий раз чувствовал, как она — трава, сама земля — вздрагивает. Он так и не догадался, что это толчки крови, собственного сердца…
Все было сработано чисто.
Но потом началось!
Часа через два офицеры и вхмистры нагрянули во все землянки, во все шалаши, где жили казаки и солдаты. Начался паовальный обыск. Никто из рядовых не понимал, в чем дело, не считая, конечно, самого виновника.
Люди хмуро пожимали плечами, а какой-то острослов буркнул: «Вшей наших, что ли, решили пересчитать?»
Им и оказался Митька Урюпин. Но не тогда обратил на него внимание Захар Манько, а чуточку позже.
Во время обыска Захар был спокоен: револьвер он успел припрятать под деревом, недалеко от берега. Выворотил замшелый камень у самого комля, углубил руками ямку и положил туда завернутую в портянку кобуру. А сверху — тот же камень.
Наклонил голову, присмотрелся. Все выглядело естественно.
А на следующий день он извлек револьвер и заткнул его за пояс, под гимнастерку, ничего, вроде бы не оттопыривается. Вот только жаль бросать кобуру. Захар вертел ее в руках и так, и сяк. «Ох и добрая кожа!» — хозяйственная, крестьянская жилка пробудилась в нем… И в тот же миг зашелестели кусты и перед ним вырос Митька Урюпин.
Захар от неожиданности окаменел, но тут же взял себя в руки и, готовясь в любую минуту выхватить револьвер, сказал, по возможности спокойно:
— Вот, понимаешь, валяется… Ну, взял да поднял.
Улыбка у Манько получилась довольно глупая. Но казак сделал вид, что не видит ни его лица, ни чего другого. Лишь неторопливо проговорил:
— Забрось куда-нибудь. Подальше от греха…
И Митька Урюпин пошел своей дорогой.
«Выдаст?» — похолодел Захар. До вечера он был предельно осторожным, насторожен, готовый постоять за себя. А когда на вечерней поверке Митька Урюпин незаметно и озорно подмигнул ему, солдат понял: нет, не выдаст.
Ну, а сейчас наступала решительная минута. Люди, все до одного — кто с тревогой, кто с тайной надеждой — вслушивались в приближающийся артиллерийский грохот. И Митька Урюпин, бросив Захару «…не кипятись» и незаметно отводя его в сторону, сказал четко:
— Интересная положения получаца!
— Ты о чем? — на всякий случай насторожился Манько.
— Красные приближаются.
— Ну, и что же?
— А то… что мы, то исть я, здесь нахожуся, брательник же мой старший, Лексей, неизвестно где. Весьма могет быть там, среди красных.
— Могет быть, говоришь? А могет быть и в другом месте, у карателей, к примеру, так?
И тогда Митька Урюпин доверительно зашептал:
— У Буденного он, вот те крест!
— Чего ж ты, дурья твоя башка, мне сразу не сказал? — весело накинулся на него Захар Манько.
Митька степенно кашлянул:
— Хто тут вас разберет! Сперва доверишься, а потом…
Манько задумался. Потер небритый подбородок. Наконец сказал:
— Вот что, Митя. Ты мне прямо скажи: куда душа твоя тянется… Так? Твердо? Тогда ответь мне, дорогой, есть ли тут промеж ваших казаков еще какие… ну, которых сплотить можно?
Урюпин честно признался, что не знает.
— А сам ты действовать согласный? — напирал Захар.
— Согласный. Иначе б не открылся.