— Решил коня напувать, старый хрыч?
— Угу, — вполголоса отозвался дед, не оборачиваясь, понимая, что незнакомец принял его за кого-то другого.
— Постой, погоди, так цэ ж не ты, старый хрыч Охрименко! — и бандит, схватив Никифора за ворот, рывком повернул его к себе.
Чувствуя на своем лице чужое чесночное дыхание, Никифор попытался отшутиться:
— Та я и есть старый! Хиба не старый?
Однако бандит уже кричал в темноту:
— Эй, караульный, чужой тута.
А потом повели деда по хутору, стреляя над самым ухом…
Буряк, чуть наклонив вперед голову, издевательски сказал:
— Ну, людина, пофантазируй, побреши трохи: откуда путь держишь, куда?
И сразу же прыщеватый взвизгнул:
— Лазутчик?
По всему видать, порядок допроса был у них отработан, они, возможно, всегда начинали его такими словами.
Дед Никифор, поеживаясь, шевелил лопатками: болела спина, по которой уже успел пройтись винтовочный приклад бандита.
— Какой же я лазутчик? — сказал дед. — Просто иду из Гусаровки в город.
— А знаешь ли ты, что в городе красные? — спросил атаман.
— Откуда мне знать? Красные там, чи петлюры, чи махны. Кто их теперь разберет?
— Дурачком прикидываешься, зараза? Прикуси язык, с тобой сам Буряк разговаривает! — прикрикнул атаман.
— Значит, так, — сказал прыщеватый. — Установлено первое: шел в город поближе к пролетариату.
— Поближе к работе. На заработки иду.
— Сейчас ты у меня заработаешь! — Буряк взмахнул нагайкой над головой деда. Но внезапно успокоился и, немного помолчав, спросил:
— А лошадь у тебя где?
Никифор вздрогнул: «Откуда же им известно?», но ответил твердым голосом:
— Нету у меня лошади, пеш я.
— Так-таки пёр пеши? А ну-ка, начштаба, пододвинь лампу, — и Буряк стал разглядывать сапоги деда: начищенные или в пыли?.. Но разве поймешь, когда они такие старые, что вот-вот развалятся. — А ведро зачем? Признавайся, зараза, куда коня девал!
— Ведро я возле хутора нашел, ногой наткнулся, — нетвердо объяснил дед.
— Ты слышал, начштаба? Оказывается, тут ведра вокруг задарма валяются! Скажи интенданту — пускай сбором займется.
— Да что его слухать, Григорий Степаныч! В расход — и точка.
— Ладно, — решил атаман, выразительно помахивая плетью. — Завтра мы разговор продолжим, а сейчас — в сарай его.
И сделал знак гайдамакам.
Ребята с тревогой ожидали деда. Выстрелы на хуторе могли означать самое плохое. Время шло. Стали утихать собачий лай и разнузданные песни, а старик все не шел, не шел.
Темная, в редких звездах ночь пугала неизвестностью. Славке показалось, что сейчас вот-вот что-то случится, должно случиться. Что именно, он не знал. Но сидеть так, без дела, было уже невыносимо.
Петро гладил шею Грома и, притихший, шумно дышал, посапывал носом. Он, как и Славка, понимал, что если бандиты схватили деда, то они могут в любую минуту нагрянуть и сюда — за лошадью, телегой. Но бросить все и скорее умчаться подальше — такой мысли у ребят не было.
— Пойду на хутор, — решил Славка, слезая с телеги.
— И я, — сказал Петро, хотя ему сразу стало как-то не по себе.
— Двоим нельзя, надо стеречь Грома.
— Что ему сделается? Стреножим — и все.
Славка подумал, покачал головой.
— Все равно оставайся, будь наготове…
Зажав в руке сапожничий нож, Славка ушел и вскоре растворился в темноте.
Ах, сколько раз он играл в разведку, и как было интересно! Случалось, он часами ползал в поле за Гусаровкой, касаясь лицом колючей травы. Он врывался в стан врага, окружал, брал в плен. И всегда знал наперед, что исход разведки будет для него благополучным.
Сейчас все по-другому. Это уже не игра. Бандиты могут схватить его, избить.
Но, странное дело, отлично понимая все, Славка верил, что в его ночной вылазке, в этой уже не игре его не убьют, не должны убить. Он уцелеет.
Славка поступал правильно, думая именно так. Конечно, он не знал, что и бывалые бойцы испытывают такие же чувства. Много ли навоюешь, если будешь думать о своей гибели! Нет уж, верь не просто в победу, а и в то, что, победив, сам уцелеешь. А там — как будет…
Месяц тоненький-тоненький, словно вынянченный теплыми материнскими руками, одиноко взошел над крайней постройкой хутора. Что это было: дом или просто загон для скота, Славка пока не знал. Он старался двигаться осторожно, пружинисто. И все поднимался на цыпочки, чтоб лучше видеть.