На следующий день они пересекли Новый лес, путешествуя в компании двух дюжин других людей, и Уолтер вытащил большой пистолет, который заткнул за пояс, а на мешки, привязанные к первому мулу, положил меч, хотя в лесу они не встретили никаких неприятностей, кроме мокрой после дождя тропинки и ещё долго капающей воды с листьев, после того как закончился ливень. К полудню снова выглянуло солнце, и они подошли к Саусхэмптону, где Смолевка должна была оставить Мириам и её мужа.
Каждый новый этап путешествия беспокоил её. Она благополучно добралась до Саусхэмптона, это было дальше, чем она даже мечтала уйти, но существовала самая большая трудность, которую нужно было выяснить: сама поездка в Лондон. Мириам спросила, достаточно ли у неё денег, и Смолевка ответила, что да, около пяти фунтов. Тогда Мириам велела воспользоваться дилижансом.
— Это самый безопасный способ, дитя. Твой дядя ждёт тебя?
— Думаю, да.
— Ну тогда садись в дилижанс. Кто знает, может он заплатит за тебя? — она засмеялась и отвела Смолевку на огромный постоялый двор, где находились дилижансы, поцеловав на прощанье. — Скажу тебе, ты хорошая девочка, Господь защитит тебя, дитя. А мы будем молиться.
И, возможно, молитвы помогали, потому что в Саусхэмптоне Смолевка познакомилась с миссис Свон, и хотя Милдред Свон, может, и не была подходящим человеком в качестве орудия Господа, но, несомненно, она была эффективной. Увидев Смолевку, потерянную и испуганную, она в течение нескольких минут взяла девушку под своё крыло. Они разделили постель, и Смолевка слушала бесконечную историю жизни Милдред Свон.
Милдред Свон навещала свою сестру, которая была замужем за священником в Саусхэмптоне, и теперь возвращалась к себе домой в Лондон. Она заснула, не закончив, и продолжила рассказывать утром, пока они ждали на мощеном дворе.
— Я вдова, милая, поэтому знаю и печали, и проблемы, — возле неё на земле лежал огромный неряшливый узел и рядом с ним корзина, наполненная пирогами и фруктами. Когда она повернулась проверить их безопасность, то увидела конюха, слоняющегося около её вещей. — Хватит тут рыскать своими воровскими глазищами! Я — христианская женщина, путешествую без защиты. Ты думаешь обокрасть меня? — конюх, ошарашенный, быстро ретировался. Миссис Свон, которой нравилось обустраивать мир вокруг себя, счастливо улыбнулась Смолевке. — Ты должна рассказать мне о своей матери, милая.
Милдред Свон — полная средних лет женщина, одетая в блекло-голубое платье с безвкусным цветочным шарфом на плечах и в ярко красный капор, обрамлявший непослушные светлые волосы. Не дожидаясь ответа Смолевки, она поинтересовалась, где в дилижансе Смолевка собирается ехать: наверху или внутри. Смолевка сказала, что не знает.
— Тебе лучше ехать со мной, милая. Внутри. Так мы можем защитить друг друга от мужчин, — последние слова она сказала нарочито громко, чтобы услышал высокий мрачный священник, стоящий рядом. Миссис Свон посмотрела на него, чтобы удостоверится, услышал ли он её слова, и снова повернулась к Смолевке. — Итак?
Смолевка немного видоизменила рассказ: её мать больна и слаба и сейчас потребовалось поехать в Лондон проконсультироваться у юриста по поводу наследства. Это было близко к правде, поскольку у Смолевки возникла мысль, что Гренвиль Кони, должно быть, юрист, который подготовил Ковенант.
К моменту, как Смолевка объясняла про наследство, они были уже внутри дилижанса, взобравшись на мягкое сиденье, и миссис Свон безжалостно оттеснила других пассажиров, освобождая себе место попросторней. Священник с Библией в руках сел у окна напротив Смолевки.
Миссис Свон была очарована больной матерью Смолевки.
— У неё разжижение крови, правда, милая?
— Да.
— Лютики, милая, лютики. Лютики полезны при разжижении крови, милая. У моей матери было разжижение. Она уже умерла, конечно же, но не от разжижения. Конечно же не от этого, — последние слова она сказала таинственно, как будто хранила ужасный секрет. — Что ещё у неё, милая?
В течение двух часов пока дилижанс, покачиваясь и грохоча, двигался на север, Смолевка осыпала свою мать целой кучей женских проблем, каждое недомогание хуже предыдущего, и для каждого у миссис Свон было своё лекарство, всегда безошибочное, и всегда она знала кого-то, кто, несмотря на лекарства, умер. Разговор, хотя и утомлял воображение Смолевки, доставлял искреннее удовольствие миссис Свон.