Из открытого окна доносятся смех и пение.
– Поверь, лучше так, чем по-другому.
Едва проговорив эти слова, я тут же хочу забрать их обратно. Завтра Джош уезжает. Не нужно ему знать обо мне то, что я хочу скрыть.
– Ты о чем?
– Моя любовь тебе ни к чему.
Я смотрю в окно, но вижу не ночь, а Никки, родителей. Я зажмуриваюсь и прогоняю образы прочь.
Джош дует на чай, хотя тот уже холодный.
– Ты о подруге, да?
Видимо, до всех доходят эти слухи. Даже до Джоша, который приехал сюда всего три недели назад.
Я киваю, но ничего не говорю. Сумрак запрыгивает мне на колени и смотрит на меня, словно желая убедиться, что я все еще люблю его. Я целую его в макушку, и он начинает мурлыкать.
– Ты же завтра улетаешь, так что ни о чем не беспокойся, – говорю я чуть громче, пытаясь заглушить повисшее в воздухе напряжение.
– А знаешь, я все равно отлично провел время. Пятьдесят фунтов стоили этого.
– Что?
– Я поспорил с ребятами, что даже после равноденствия ты не разлюбишь меня, – смеется Джош, но немного неловко. – Не всегда же выигрывать.
Живот у меня как-то мерзко скручивает, и я делаю глоток чая, чтобы заглушить это чувство.
– Ты поспорил на меня?
Джош встречается со мной взглядом, и выражение его лица меняется. Кажется, он только сейчас понял, как ужасно прозвучали его слова.
– По-дурацки как-то вышло. Я просто хотел сказать, что мне было очень хорошо с тобой. Правда.
Джош тянется к моей руке, но я отстраняюсь.
– Так хорошо, что ты поспорил на деньги с друзьями об этом.
– Да это просто глупое пари. Прости меня. Я сказал чистую правду.
Джош опускает глаза, а у меня просто нет сил на огорчения.
Мне неловко. Но еще больше становится неловко от того, что его слова задели меня. И я не хочу, чтобы он узнал об этом.
– Мне тоже было хорошо с тобой, – наконец говорю я. – На пятьдесят фунтов точно потянет, – добавляю колко, но Джош улыбается.
– Да, – соглашается он.
Как обычно, в конце лета я клянусь больше не заводить романов. Летом я жажду прикосновений, жажду близости другого человека, и я поддавалась своим чувствам эти три года, потому что они неважны. Моя привязанность длится недолго, и опасность никому не грозит.
Однако со временем постоянные перемены стали казаться мне проклятьем, и больше я не хочу их. Не хочу видеть, как моя собственная неуверенность отражается в глазах других.
И сейчас, с наступлением осени, увидев разочарование на лице Джоша и выдавив из себя извинения, я понимаю, что оно того не стоило.
Я беру из рук Джоша пустую кружку и встаю как раз в ту минуту, когда черное небо пронзает ярко-зеленая вспышка.
Я смотрю в окно. Джон подходит ко мне.
Еще одна вспышка.
– Видел? – спрашиваю я.
– Да.
В его голосе звучит резкость, который не было ранее.
Затем появляется темно-красный свет. Он плывет по небу, словно атласная лента, которой взмахивает гимнастка. Его сложно не заметить.
Я выпускаю кружки из рук. Они падают на пол и разбиваются.
Я выбегаю из хижины, Джош держится рядом.
Нестабильность атмосферы обжигает кожу, как только мы оказываемся снаружи. Тысячи крошечных разрядов щиплют руки так, что волоски встают дыбом. Пока мы бежим к садам, световое шоу продолжается. Цвета танцуют в ночном небе зелеными и голубыми волнами, фиолетовыми и желтыми завитками, словно само солнце, как художник, рисует по небу.
Северное сияние заливает наш городок удивительным светом. Но мы ведь не на Аляске, не в Норвегии или Исландии. Мы на севере Пенсильвании недалеко от гор Поконо.
И меньше всего мы ожидаем увидеть здесь северное сияние.
Ученики праздновали в саду равноденствие, но смех и радостные возгласы быстро сменились тревожным шепотом, а потом и вовсе молчанием. На мощеных дорожках стоят брошенные кружки с сидром и чаем с корицей. Все ведьмы смотрят на небо.
Джош стоит рядом со мной. Он больше не расслаблен, как обычно, спина выпрямлена, а кулаки сжаты.
– Ты такое уже видела раньше?
Его глаза широко распахнуты, в голосе звучит любопытство. Любопытство и страх.
– Нет.
В небе висят ярко-зеленые арки, мерцающие вверху оттенками красного и розового. Кто-то позади ахает, и холодок бежит у меня по спине.
Вот уже двадцать лет как ведьмы работают на северном и южном полюсах, помогая направлять заряженные частицы Солнца. Мы невосприимчивы к излучению этих частиц, но, если они проникнут сквозь атмосферу, уровень радиационного отравления для теневых возрастет.
Теневые твердят, что магия – это наша стезя и они не хотят вмешиваться, не хотят стоять у нас на пути. Да только они не понимают одного – они уже стоят у нас на пути, такой огромной преградой, что мы не можем обойти ее. Их безразличие настолько ядовито, что разрушает наш единственный дом. Магия – лишь временная мера, стабилизатор. Она не решение. Нам нужна помощь теневых, но те и слушать не хотят, что это они вызывают проблемы, что сейчас они и есть проблема.