Бертон Уол
Высшее общество
Глава 1
В три часа ночи голливудский Грандж-маркет не походит ни на один супермаркет на земле. И на небесах тоже. Сверкающие небесные чертоги – не место для него, тем более что выстроить его чертовски трудно, соорудить в Элизиуме западный базар – не всякому по плечу, такая работа сравнима разве что с сотворением мира.
Если бы какой-нибудь гигант сунул в Грандж-маркет свою толстопалую лапищу, ухватил бы там наспех горсть «начинки», вытащил ее на свет божий и посмотрел, то вся эта дикая и несуразная смесь заставила бы его крепко задуматься.
Киноактрисы, салями, сводники, шлюхи, транквилизаторы, гомосексуалисты, замороженный картофель, духи, святые и святоши, рыба, рыбный суп «буйабес», лингофонные записи, фашисты, парики, свежие и сушеные фиги, полицейские на мотоциклах, устрицы, сандалии, орешки, доильные установки, пудра, «Упанишады» в мягкой обложке, бесплатное отпущение грехов в каждой упаковке сыра «Мадре Долороза» фирмы «Крэкс»… Одним словом, акрило-идиллическо-нигилистический коктейль, изрядно сдобренный музыкой, навязчивой и липкой, словно глазированные фрукты.
Нигде не встретить такого супермаркета ни на земле, ни на небесах. Нет, черт побери! Не похоже, чтобы Главный Небесный Продюсер захотел засучить рукава и взяться еще за один голливудский Грандж-маркет.
Да, это новый Эдем, вновь возникший тысячелетия спустя после грехопадения человека. Как и полагается Эдему, его врата открыты круглые сутки. Как и приличествует подобному заведению, Новый Эдем изобилует дарами земными. В нем умеренный климат, и его наполняет щебетание птиц.
Рог изобилия непрерывно извергает на него свои дары, извергает в неимоверном количестве, словно взбесившееся чрево, словно засорившийся унитаз, упрямо возвращающий назад все, что в него спустили. Более того, он возвращает много больше. В конце концов эта земля еще скажет свое последнее слово. Но до конца еще далеко. Пока только начало.
У людей, бродящих по голливудскому Грандж-маркету, цепкие взгляды и повадки охотников. Они идут расправив плечи, выпятив грудь, выпучив жадные, приценивающиеся глаза. Они покупают арахис, консервированное «гаспачо»,[1] аэрозоль для чистки окон и заодно ощупывают глазами грудь девушек за прилавком. На губах у них обезоруживающая улыбка: «А что тут такого?» Их взгляды быстры, они изучают и оценивают. Он? Она? Сейчас? Сегодня? Завтра? Успех так близок. Очень близок. Как много здесь лакомых кусочков! Какая щедрость, какой размах, какая расточительность! Вот она добыча, близкая, доступная. Ей не уйти. В голливудском Грандж-маркете можно купить всех и вся. Здесь нет лишь одного товара – невинности.
В углу этой огромной музифицированной Аркадии, в нескольких шагах от холодильника, где за стеклом выставлены образцы пива со всех концов света, покорно стояла перед объективом Сибил Харпер – высокая, загорелая, красивая женщина, способная участить пульс у любого мужчины. Богиня в брюках в обтяжку. Несмотря на три часа утра она была в темных очках с изящными серповидными стеклами.
По знаку кого-то невидимого, сидящего по другую сторону глухой стены, в которую была вмонтирована фотокамера, Сибил сняла очки и отдала их стоящему рядом Полу Ормонту.
– Неплохо придумано, – сказала она, сбросила с плеч короткий норковый палантин и присоединила его к очкам. Уставившись в камеру, она гортанно проворковала: «Вот это будет кадр!» и застыла. Объектив мигнул, раздался щелчок. Пол выдохнул, Сибил улыбнулась и прижала ладошку ко рту – тотчас же недоступная небесная гурия исчезла, уступив место обычной земной девушке.
Она прикоснулась к его руке и направилась к зарешеченному окошку кассы. Теперь, когда ее сфотографировали и идентифицировали, она могла наконец получить наличные в обмен на чек. Чек опускался в один ящик, деньги падали в другой. С невидимкой за стеной можно было общаться только через микрофон.
Грандж-маркет рекламировался на все лады, но главный упор делался на «Вежливость и Обходительность с большой буквы». И все же…
В ожидании, когда ее деньги упадут в ящик, Сибил глазела по сторонам, ее взгляд случайно поймал отражение Пола в стеклянной стене, и она невольно улыбнулась. Карие глаза, каштановые волосы, смуглая кожа – весь он казался ей вырезанным из теплого тропического дерева. А непроницаемый мрак глаз делал его поистине неотразимым.
Она немало встречала на своем пути подобных мужчин, и все же Пол был особенный. Было в нем что-то неуловимое, смутное. Одновременно холодное и теплое, жестокое и великодушное, что сразу привлекло ее и что все еще оставалось выше ее понимания. Да она и не пыталась понять. Их хватало на то, чтобы просто получать удовольствие и, возможно, любить.
К счастью для них обоих, они были избавлены от необходимости хранить верность друг другу, избавлены от скуки доверия и ответственности, избавлены от страха разлуки. Их любовь упала им в руки словно спелое румяное яблоко. И в нем не было ни единой червоточинки.
Из всех пар, разгуливающих по раю Грандж-маркета, эта пара несомненно, была самой прекрасной. К тому же от остальных они отличались свободой и завидным умением приспосабливаться к обстоятельствам. Они обладали красотой и знанием, опытом и вкусом. А молодость способствовала тому, что их жизнь состояла как бы из отдельных мгновений, ярких и удаленных друг от друга, как бусины на нитке. Возможно, Венера и Аполлон не стали бы им завидовать, но при встрече они обратили бы внимание на эту пару, полюбили бы их и пригласили на бутылочку вина.
Пол ждал и рассматривал Сибил. У него перехватило дыхание до того она была хороша – гибкая, в голубом костюме чистой шерсти на фоне сверкающих голубых огней посреди груд полиэстерового барахла. Он вдруг почувствовал себя беззащитным и бессознательно провел рукой по волосам, словно пытаясь сбросить наваждение.
Сибил наконец получила деньги и вернулась к нему. Он улыбнулся, взял ее руку и пощекотал ладонь большим пальцем.
– Ты когда-нибудь влипнешь в историю с твоим пособием по безработице, – сказал он. – Если станет известно, что тебя содержат семь самых богатых мужчин страны, тебя упекут за решетку.
Сибил пожала плечами:
– Если бы ты сумел наворовать столько, сколько они, то тоже мог бы взять меня на содержание. И потом, я разменяла не чек по безработице, а другой. В последнем квартале я работала целых шесть недель. Я имею право. А теперь я хочу накормить тебя. Можешь считать, что во мне проснулся материнский инстинкт.
– Так ты моя мамочка? – рассмеялся Пол. – Или мне не прокормиться на то, что я зарабатываю? Оставим этот разговор. Извини, что я его начал.
– Нет, ты извини меня.
– Хорошо, мамочка.
– Ты прелесть. Как же я люблю тебя!
Она не была словоохотливой, и он знал это. Их любовь не терпела отсрочек, у нее не было завтра; она походила на деньги, которые нельзя положить в банк на черный день и которые следует истратить немедленно ad libidium, как он пошутил однажды.[2] Монетка не становится фальшивой оттого, что ее недавно отчеканили.
Вместо ответа он взял Сибил под руку и провел тыльной стороной ладони по ее округлой груди. На мгновение-другое они застыли в волне блаженства у витрины с мороженой рыбой. Отражаемый блестящими пакетами свет мерцал в их глазах…
Это была его идея – совершить набег на запасы Грандж-маркета. Они лежали рядом, и его рука, подобно зверюшке, существующей отдельно от него, лениво ласкала ее тело, бродила в ее золотистых кущах, нежилась на маленьком и плоском, как блюдце, животе, как вдруг яростный голод пронзил его внутренности.
– О Боже! Как же я хочу жрать! – заорал он и вскочил с постели. Сибил смотрела на него с блаженной улыбкой – она не удивлялась, что бы он ни сделал. Для нее он всегда был прекрасен, и она незамедлительно сообщила ему об этом. В ответ он обозвал ее подлой тварью, а затем несколько раз с нежностью повторил брань шепотом.
– Вставай!
Она, мурлыкая, ответила ему такой же бранью и улыбнулась. Он ухватил ее за ноги, подтянул к себе, обвил руками талию и повернул вниз головой. Ее волосы струились по его щиколоткам. Она скрестила ноги у него на шее и, вся извиваясь, принялась тереться ягодицами о его грудь.
2
Игра слов: вместо латинского ad libitum – по собственному желанию, употребляется ad libidium – на собственную похоть.