Бармен Чак беззвучно смеялся.
– Но я тебе отомстила, правда, сукин ты сын?
Чак обхватил свою голову руками и повертел ею в разные стороны.
– Я тебя заставляла… двадцать пять раз, точно?
– Точно.
– Еще бы. – Роуз сменила гнев на милость, вспомнив о своей «мести».
– Слушай, – сказал неожиданно Пол. – Я хочу тебя спросить. Серьезно. Предположим, ты сорвешь хороший куш. Или выиграешь или еще что-нибудь. Предположим, ты получишь пятьдесят, нет, сотню тысяч. Нет, давай предположим, что тебе действительно повезло, что ты вышла замуж за какого-нибудь болвана булочника. Нет, не за булочника, за миллионера. Два, три миллиона. Хорошо?
– Ну, давай, валяй, – кивнула Роуз Дженни. – К чему ты это все ведешь?
– О'кей. Теперь мы подошли к сути вопроса. Что ты будешь делать дальше?
– Хм!
– Это ответ? Повторяю, что ты будешь делать?
Чак с беспокойством посмотрел на Роуз Дженни, как бы спрашивая совета. «Что за дурацкие вопросы он задает? Какого черта он сюда приходит и беспокоит людей?»
Роуз спокойно ответила на его взгляд. Ее глаза подернулись дымкой. Выпивка была здесь ни при чем. Она устало пожала плечами.
– Откуда я знаю. Проживу их. А может быть, спрячу в кубышку, положу в банк. Не знаю. Потом Сплитсвилл. Просто буду жить на ренту, и не приставай больше ко мне.
– И это все? – спросил Пол.
– Все.
– А ты, Чак?
– Послушай… – Голос бармена звучал устало. Он поставил пустые стаканы на поднос и высыпал окурки из пепельницы в мусорную корзину. Затем двинулся к стойке. – Зачем задавать сволочные вопросы? – Он подошел к стойке, поколебался минуту, а потом выкрикнул: – Я знаю, что ты не хотел ничего плохого, но все равно это подло. – Он посмотрел на Пола молча, потом покачал головой. – Я вконец разорюсь, – сказал он спокойно. – Как пить дать. – Он поставил грязные стаканы в мойку.
В дверях появилась Сибил. Пол улыбнулся и пробормотал:
– А еще говорит о точности.
Роуз Дженни увидела его лицо и повернулась, чтобы рассмотреть Сибил, которая задержалась в дверях – она сняла солнечные очки и ждала, когда глаза привыкнут к полумраку.
– Вот так? – спросила Роуз Дженни.
Пол кивнул, не отрывая взгляда от лица Сибил.
– Плохо дело, – сказала Роуз Дженни ровным голосом. Она встала и прошла в переднюю часть бара. Поравнявшись с Сибил, она указала в сторону кабинки. Пол увидел, как Сибил сверкнула зубами.
«Вот это зрелище, – думал Пол, приподнимаясь навстречу ей, – вот это и валит меня с ног».
Сибил присвистнула. Они прижались лицами друг к другу, ощущая запах друг друга, тепло рук, плеч, тел друг друга. Они стояли так, пока не почувствовали пустоту в головах и наконец рассмеялись.
Они отправились на квартиру Пола, молча разделись, не сводя глаз друг с друга. Сибил разделась намного проворнее, и когда она уже освободилась от одежды, он еще стоял на одном колене, снимая обувь. Его лицо выражало боль, настоящую боль от усилий воспринять все, что он увидел, почувствовал. Это была странная агония человеческой любви, настоящая борьба между благодарностью за дар судьбы и знанием того, что ты смертен, что ты мужчина и не сможешь по-настоящему оценить этот дар. Его состояние, близкое к обмороку, его глубокий горловой хрип, похожий на мольбу, вызвал поток ее слез, водопад всех ее чувств, которые прорвали все плотины и преграды, и она встала на колени рядом с ним, как бы заполненная, затопленная любовью и жалостью.
Долгое время они лежали неподвижные, совершенно неподвижные. Они не думали о том, что происходило между ними, ничего не было напоказ, не было игры, не было обещаний вернуться. Наконец она прошептала (в ее глазах был какой-то страх, маленький, как соринка, – намек на страх): «Ты хочешь, чтобы я ушла, уже поздно». Он целовал ее, взяв ее лицо в свои ладони. Он целовал ее рот снаружи и изнутри с необыкновенной нежностью, и смотрел, как ее зрачки расширялись, а глаза становились яснее. Это было заключительное действо, неосознанное, но не бессмысленное – это было обещание. Она положила ему руки на затылок, и, когда сплелась с ним в объятии еще крепче, жизненные токи между ними вновь усилились, связь воскресла, не призрачная, а шаловливая, игривая, смешливая, но и серьезная одновременно. Когда все было закончено, и они улыбались друг другу, Пол попытался втащить ее на кровать. Им стало смешно, они расхохотались, свернулись калачиком и, вдыхая дыхание друг друга, наконец заснули. Потом они сидели в ванной. Она брила себе ноги, не скромно, как обычно, положив одну ногу на другую, но, по его настоянию, с легкомысленной откровенностью и гордостью. Он лежал, вытянувшись, и курил: одна нога на ее бедре, другая между ее ног, так, что он чувствовал ее шерстку при каждом ее движении.
– Я надеюсь, – сказала она, подчеркивая слова, – что это будет последняя вечеринка. Я чертовски устала от вечеринок.
– Думаю, так оно и будет. Мы едва успеваем, он знает это. Хотя все идет нормально. Я подозреваю, что это старая стерва все подстроила. Она все еще пытается поймать его в ловушку.
– Бедная, старая шлюха, – сказала Сибил. – Бедный Ходдинг. Надеюсь, Карлотта будет там.
– Я уверен, что будет, – кивнул Пол. – Я слышал, она уже приехала в Нью-Йорк вместе с Роумом.
– Подождем, когда она запустит в него коготки. Консуэла считает, что я упрямая. – Она помолчала, лицо ее приняло серьезное выражение. – Почему все они такие психи, Пол? Неужели из-за денег? Или это своеобразная компания? Есть еще какая-нибудь группа богачей, кроме этой, которая вела бы себя так же?
Вместо ответа он улыбнулся и пощекотал ее пяткой.
– Я серьезно спрашиваю.
– Не знаю, – сказал он наконец. – Я скажу тебе, что я думаю, но от этого тебе не станет лучше. Я думаю, что они существуют потому, что богу так угодно.
– Начинается.
– Я думаю, – продолжал Пол медленно и серьезно, – что нет большой разницы между ними и нами. Мы представляем собой идеальный пример. Мы карабкаемся как сумасшедшие, чтобы залезть в этот чертов вагон. Прыгаем в самолеты, постели, пытаемся подружиться с ними. Но у нас есть выбор. Мы можем порвать с ними, если захотим. У них нет выбора. – Он помолчал. – Как тебе объяснить… Некоторые люди имеют в самих себе нечто, что определяет их мысли и действия. Другие заимствуют все у других – бога, коммунистической партии, общества Джона Берча, как дети из этих дурацких книжек-раскрасок, где каждый цвет на картинке обозначен номером. Но есть третья категория (большинство из нас, я думаю), у которых мало что внутри, но которые не могут найти подсказку в книжках-картинках. Мы просто премся наверх, чтобы иметь побольше денег, чтобы купить все авиабилеты, чтобы посетить все клубы, все злачные места. Вот почему я сказал, что «они существуют, потому что богу так угодно».
– Да, мрачновато. Пол засмеялся.
– Черт возьми, если это не так. – Он снова помолчал. – Я говорю: молодой болван из Расина в штате Висконсин, с пуговицей от клубного пиджака «Киванис» в кармане, возит тележку в супермаркете и пускает слюни при виде, как соседская жена виляет задницей между консервными банками, и рассуждает так: «Я буду делать эту работу, а потом другую, и еще, и еще до тех пор, пока не очутюсь в Акапулько, и она еще будет умолять меня, чтобы я с ней переспал, но я позвоню по своему телефону, отделанному сафьяном, и вызову тысячу других». И иногда, по воле божьей, он добивается этого. Или его отец добивается. И вот мы получаем Баббера Кэнфилда или Жоржи Песталоцци. Понимаешь? Немного требуется. Мы тоже можем этого добиться. Такое случается.
– Такое случилось у меня с Жоржи, – сказала Сибил спокойно.
Пол внимательно посмотрел на нее. Его голос звучал ровно и ничего не выражал.
– И как?
– Хорошо. Он действительно очень милый. Хорошие манеры. Ты понимаешь… – Она передернула плечами.
– О'кей. Вот видишь.
– Конечно, Пол. – Сибил дотронулась до его руки. – Но ты должен спросить себя: почему бы и нет, если уж на то пошло? Почему бы не играть в открытую?