– В чем дело? – спросила она.
– Не знаю, – ответил он. – Нечто преследует меня весь день. Пару дней.
– Ходдинг?
– Да, – ответил Пол. – Он слишком спокоен. Черт возьми, я бы должен радоваться этому. Кому охота выходить на трассу на пару с психом? Почему он так спокоен? – Пол пожал плечами, как бы сдаваясь. – Не могу объяснить. Мне всего лишь кажется – послушай, может быть, я не гожусь для этого. Я нервничаю, думаю, что и он тоже. Но у него колоссальная практика. Может быть, он лучше подходит для гонки, чем я.
– Но почему это тебя беспокоит? Вот чего я не понимаю. Он что-нибудь сказал или предпринял?..
– Нет, – ответил Пол, сделав долго сдерживаемый выдох. – С другой стороны, я должен быть уверен, что он не замышляет ничего страшного… Как раз теперь мне показалось… есть некоторое подозрение, что он, возможно, решил покончить с собой.
Сибил рывком села, потянулась к его лицу.
– Послушай, – сказал Пол, – у меня нет ни малейшей причины так говорить. Сожалею о сказанном. Слишком нервничаю. Забудь об этом. – Он рассмеялся. – Повесил живую змею тебе на шею и говорю: «Забудь об этом».
Сибил со злостью заплакала.
– Проклятье, проклятье! И ты, и он. А что со мной? Должна сидеть и пережевывать носовой платок, пока ты пытаешься решить, пытается ли он решить… что же это за дьявольская задумка?
– Прости меня. – Пол обнял ее. – Я сморозил глупость. Такие поступки не в духе Ходдинга. Он никогда не был таким сумасшедшим; жизнь его складывалась по-разному. Серьезно – забудь об этом. Все это бредни.
Сибил взглянула на него, желая поверить.
– О господи, как бы я хотела, чтобы все это скорее кончилось! Как бы я хотела, чтоб мы убрались из этого паршивого места и начали что-нибудь, не знаю что. Мы и сейчас могли бы покончить с этим делом. Ведь никто у тебя за спиной не стоит с ружьем. Ради бога, Пол!
– Нет. Мы говорили об этом сегодня. Я ему нужен. И он прав. Я знаю автомобиль лучше, чем кто бы то ни было. Я работал с ним. Вместе у нас есть шанс. Пойди он один или с кем-либо другим, и шансов никаких.
Сибил вздохнула.
– Хорошо. Ты словно бойскаут. Подставил плечо другу! Подумай, все это время мы крутили его и так и этак.
– А ты действительно знаешь нечто, что является правдой? Вот еще что открылось мне сегодня: Ходдинг был мудр с нами все это время. Так же как и сейчас.
Сибил помолчала.
– Я теряюсь. Но я никогда не осознавала этого. У меня лишь есть ощущение, что он знал, что он хотел, чтобы я была с тобой, с другими мужчинами.
Пол согласился. Он заговорил медленно и не без боли.
– Ходдинг сказал кое-что сегодня, этак пошутил. О гинекологе… Я всегда знал, что он прилагает отчаянные усилия, чтобы держать себя в форме. Но я никогда по-настоящему не осознавал этого, пока мы не оказались в Сономе на тренировке и не поговорили немного – я никогда не осознавал до конца, какие это были действительно отчаянные усилия. Сейчас, я полагаю, это имеет смысл.
– Что? – мягко спросила Сибил. Пол вздохнул. Неясные мысли, впечатления, от которых они раньше отмахивались, сейчас проглядывали в словах, сплетались с другими словами, гротескные, ужасные, подобно цирковым слонам, уцепившимся хоботами за хвосты друг друга.
– Сейчас все сходится – мы с тобой и автомобиль. – Он начал жестикулировать. – Ходдинг не мог позволить себе поссориться со мной. А следующим наилучшим вариантом оказался роман с тобой. Его женщиной. Нечто вроде классического треугольника. Не могу сказать, что он не нуждается в тебе. Ему нужна красивая женщина как… как визитная карточка! И автомобиль, вещь, которая делает его человеком, этот длинный, горячий, мощный инструмент! Черт подери! Я вожусь с ним, регулирую. Я его сделал! Боже! – Пол бессильно опустил руки.
Наконец Сибил заговорила после долгого молчания:
– В какой-то мере я рада. Это уже не игра в одни ворота. Я хочу сказать, что, если Ходдинг использовал меня, он использует и тебя тоже…
Пол пожал плечами.
– Он ничего не мог поделать – и не может. Давай считать, что все это правда в том виде, в каком я это изложил. Мы никак не выйдем из сложившегося положения героями.
– А мне плевать, герой я или нет, – ответила Сибил. Голос ее звучал тихо, но твердо, в нем слышалась столь убежденная искренность, что Пол внимательно следил за Сибил, пока она говорила.
– Мужчины, вот кто герои. Я женщина, и мне не нужна эта чепуха. Все, что мне нужно, это, чтобы мы с тобой были живы. Отныне это все, чего я хочу.
Пол улыбнулся, погладил ее по колену.
– Моя старушка жена. – Сибил даже не улыбнулась. Почувствовав ее настроение, Пол перестал подтрунивать. – Помнишь, что я говорил тебе о возможностях моего выбора? Помнишь, я же не хотел принять ту или иную роль?
– Помню.
– Так вот он выбор: меня нисколько не заботит собственная шкура.
– Шкура?
– Я не хочу спасать свою шкуру. Вести безопасную игру. Я не говорю, что это плохо. Черт побери, если люди помыкают тобой, почему бы и тебе этого не делать? Зачем вообще что-то делать? Но это не моя проблема. Так уж случилось, что я еврей, которым не помыкают. И у меня немалые шансы сделать свой собственный выбор. Если я захочу, я могу быть человеком, простым человеком. – Пол помолчал и добавил: – Я скажу тебе, кто настоящие герои. Это те парни, которыми помыкают, которых преследуют, осуждают, но которые продолжают делать нечто достойное. Дают что-то другим. Не пытаются спасти свою шкуру. Но то они. Не я.
Сибил нахмурилась. Было время, когда подобные мысли воспринимались ею словно издалека, словно они находились вне ее понимания. Но сейчас они прозвучали откровением. Они пробудили в ней противоположные ощущения уюта и тревоги одновременно.
– Хочу спросить тебя в последний раз, – решилась Сибил. – Это значит для тебя быть мужчиной? Или это ребячество? Я не утверждаю. Я спрашиваю.
Пол сделал жест, означавший, что он принял вопрос и обдумывает его.
– Это не детские забавы, – ответил он наконец, – помочь человеку, который помог тебе. Он нравится мне, я его понимаю. Каждый раз, когда мужчина принимает трудное, опасное решение, он всегда может тем или иным способом убедить себя, что это ребячество. Не делай этого. Это собираюсь сделать я. Именно так я плачу свой долг. Именно так я помогаю человеку, который мне по душе. Моральный долг.
Сибил осознала, что она больше прислушивалась к манере его речи, чем к сути ответа. Ей больше нечего было сказать. Она устало положила голову ему на ладонь, прижала его руку к своей щеке.
– А что я знаю о моральном долге? – задумчиво спросила она.
– Все, что тебе нужно знать, – мягко ответил Пол. Он улыбнулся. – Женщины… тигрицы.
Веки ее задрожали, но не открылись. Улыбка медленно сошла с лица Пола, оно вновь стало мрачным. Он прижал к себе ее голову, находя утешение в ее тяжести и тепле.
К субботе вся западная оконечность острова напоминала бочку сельдей. В округе 20 миль от Палермо не осталось ни одной свободной комнаты в отеле, ни одной виллы, которую можно было бы снять. На вконец переполненных дорогах появились подразделения солдат, карабинеров, гвардейцев, а также полицейские патрули – некоторые в пешем строю, иные – на велосипедах и мотоциклах. На сцену вышли два римских сенатора, владеющих сетью местных борделей. Они спешно перебрасывали девиц из других частей острова, чтобы хоть как-то с выгодой для себя удовлетворить возросший спрос. Префект полиции Палермо, а также архиепископ прислали свои поздравления «преданным делу общественной безопасности». В воздухе сновали вертолеты с фоторепортерами, они внимательно обшаривали местность объективами. Состоялся конкурс красоты, и победительницу, крупную английскую девушку, едва не изнасиловал весь состав приветственного комитета мэра. Она заявила протест британскому консулу, тот угостил ее чаем и, положив руку ей на бедро, мягко заметил, что «тут несколько другие правила – следует э… э… э… несколько… расширить горизонт. Ну, хоть немного».