Здание, в котором размещались генералы, привлекало внимание различных «летучих» отрядов, которые не раз пытались учинить самосуд над арестованными. Вместе с Лавром Георгиевичем была его жена Таисия Владимировна и сын Юрий. Корнилов, опасаясь за семью, решил отправить ее на Дон, в Новочеркасск, где их обещал приютить Каледин. Им были подготовлены документы на чужие имена, и вскоре начальник конвоя доложил «уллы — бояру»: жена и сын посажены в поезд.
Корнилов из Быхова поддерживал связь с Петроградом. Промышленник Путилов помогал деньгами, поскольку жалованье генералам после ареста выплачивать прекратили. Суммы из столицы поступали довольно значительные, их вполне хватало на то, чтобы время от времени организовывать побеги.
К тому времени, когда в Петрограде большевики совершили переворот, в Быховской тюрьме осталось всего пять генералов. Остальные арестованные бежали. Исчезали по одному и группами. Рассчитывавший на открытый суд, Корнилов, все больше узнавая о нравах новой власти, понял, что ничего хорошего ему от нее ждать не приходится.
Решение о побеге укреплялось с каждым новым днем после октябрьского переворота. Ставка в Могилеве была объявлена большевиками гнездом контрреволюции, последним оплотом буржуазии. Когда большевистский Петроград снял генерала Духонина с поста Верховного главнокомандующего и на его место назначил прапорщика Крыленко, который сразу же объявил поход на Могилев и Быхов, Корнилов решил: пора. К тому же с Дона передали: в Новочеркасск прибыл генерал Алексеев, который формирует там новую русскую армию из добровольцев. И текинцы начали готовить походные вьюки, ковать коней.
За четыре часа до прибытия в Могилев матросского эшелона во главе с Крыленко к зданию Быховской гимназии, превращенной в тюрьму для генералов, прискакал взмыленный всадник. Это был начальник оперативного отдела Ставки полковник Кусонский. Его прислал Верховный главнокомандующий генерал Духонин.
«Лавр Георгиевич, ваше превосходительство, — волнуясь, заговорил он, — время пошло на минуты… Ставка приняла решение не оказывать сопротивления Крыленко. Надо уходить…»
Через час генералов было не узнать. Лукомский переоделся в штатское, которое сделало генерала похожим на немца-колониста. Деникин выглядел настоящим польским помещиком. Моложавому Романовскому шли прапорщицкие погоны. На Корнилове мешковато сидела солдатская форма.
В полночь ворота тюрьмы раскрылись. Всадники шли по трое в ряд. В центре длинной колонны рядом с командиром Текинского полка качался в седле Корнилов.
Когда передние шеренги миновали ворота, колонна вскачь понеслась по ночному Быхову, вспарывая тишину провинциального белорусского городка цокотом подкованных конских копыт. Мост через Днепр преодолели шагом, и снова — резвая рысь.
Растворившись в ночном пространстве, они не знали, что генерал Духонин через какой-то час будет прямо на перроне вскинут на штыки пьяной матросней, прибывшей из Петрограда во главе с Крыленко. Духонин спас генералов, но не уберегся сам.
Текинский полк передвигался исключительно по ночам глухими дорогами. Телеграф уже разнес приказ нового главковерха: задержать, разоружить беглецов, при необходимости применить силу.
За неделю прошли более трехсот километров. Лесные дороги калечили лошадей, выматывали всадников. Ударили морозы.
Заблудившись, напоролись на бронепоезд. Орудийные стволы полыхнули шрапнелью, затарахтели пулеметы. Расстреливаемые в упор, текинцы разворачивали коней в сторону спасительного леса. Доскакали немногие.
Посовещавшись, решили пробираться поодиночке. Корнилов пошел пешком. Конвойные не захотели расставаться с лошадьми. В Новочеркасск, назначенный местом сбора, пришли единицы.
* * *Каледин, атаман Всевеликого войска Донского, гостеприимно встречая русских офицеров, бежавших от большевиков, через некоторое время под нажимом, с одной стороны, казачьих старшин, и с другой — новой российской власти, начал прозрачно намекать командованию формировавшейся Добровольческой армии, что русскому офицерству безопаснее было бы уйти с Дона на Ставрополье, на Кубань.
Сепаратизм, намерение отделиться от России захватили умы казачьей верхушки. Корнилов, прибывший в Новочеркасск после побега из Быховской тюрьмы, в мыслях видел Дон оплотом сопротивления развалу России. Триста лет назад Русь спасло нижегородское народное ополчение Минина и Пожарского. Теперь ополчение должно прийти с Дона.
Увы, этим мечтам не суждено было сбыться. Обстоятельства оказались сильнее.
Девятого февраля 1918 года Корнилов бросил свою Добровольческую армию в голую снежную степь. Удержать Ростов не было сил, оставалось одно — идти на Екатеринодар. Это был знаменитый Ледяной поход двухтысячной армии, состоявшей из офицеров, где взводами командовали полковники, ротами — генералы, а сам командующий шел в колоннах, как обычный офицер.
Пока они пробивались к столице Кубани, она была сдана красным. Положение отчаянное. Но Корнилов не падает духом и принимает решение брать Екатеринодар штурмом.
Тринадцатого апреля 1918 года он был убит одним-единственным выпущенным за весь день снарядом, прошившим домик и разорвавшимся как раз в той комнате, где над картой склонился командующий.
Так закончился первый ГКЧП ХХ века.
Точную оценку Корнилову дал царский адмирал Бубнов: «Помимо своих выдающихся воинских качеств, генерал Корнилов не обладал ни дальновидностью, ни «эластичностью» мысли искусного политика…». В этом, кажется, на него походил и другой выдающийся русский полководец ушедшего века Георгий Константинович Жуков.
Приложение № 1. Из открытых источников
Ставка Начальнику Штаба
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага.
В эти решительные для жизни России дни, почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною думою, признали мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть.
Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему Великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу.
Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы.
Да поможет Господь Бог России.
Николай.
Г. Псков 2 марта 15 час. мин. 1917 г.
Министр Императорского Двора
Генерал-адъютант граф Фредерикс.
Приложение№ 2. Из закрытых источников
(Из книги В. Кобылина «Государь Император Николай II
и генерал-адъютант М. В. Алексеев». Нью-Йорк, 1970, с. 394, 396.)
«События 2 марта 1917 года стали возможными не по стечению роковых обстоятельств, но в результате четко спланированного заговора политиков и военных, в который были вовлечены думские деятели ѕ Родзянко, Гучков, Шульгин, Маклаков, Керенский, князь Львов, военачальники, не хранившие верность царской присяге, приносимой на Кресте и Евангелии, Великий князь Николай Николаевич, Великий князь Кирилл Владимирович (этот не только открыто перешел на сторону восставших вместе со своей воинской частью еще 1 марта, но и призвал следовать его примеру других командиров), генералы Алексеев, Рузский, Данилов, Лукомский, Брусилов, военный министр Поливанов, протопресвитер армии и флота о. Г. Шавельский и другие.