— Так вот, как бы это ни было ужасно, — продолжал Конканнон, подняв руки в воздух, словно на них были надеты куклы, — это еще ничего по сравнению с махинациями, выстраиваемыми вокруг людей вашего возраста, и ловушками, в которые они попадаются, крича — но слишком поздно, — что их больше никогда на это не поймают.
Артур слушал Конканнона несколько рассеянно, поглядывая на дверь, через которую входили припозднившиеся пассажиры, некоторые еще были бледны от вчерашней качки на выходе из Корка, у других, напротив, вспыхивали глаза от вожделения при виде «шведского стола». Ни Аугуста, ни Элизабет, ни Жетулиу не соизволили появиться.
— Они не придут, — сказал профессор, прекрасно понимая, что интерес Артура слабеет. — Привилегированные, воспитанные среди привилегий, они заказывают завтрак в каюту. Это недорого. Что касается Жетулиу…
Конканнон выдержал паузу, выпил кофе, зажег сигарету.
— Мне не следовало бы курить… горло… да… горло очень чувствительно, но это такое удовольствие — первая сигарета дня…
Он трижды затянулся и загасил ее в масленке.
— Я вас слушаю, — напомнил Артур.
— О чем я говорил?
Хитрец! Он прекрасно все помнил.
— Вы говорили: «Что касается Жетулиу…»
— Ах, да, по поводу Жетулиу… но вообще-то это не мое дело.
Ужаснувшийся официант унес масленку.
— А если бы вы избавили меня от печального опыта? — спросил Артур.
— О… пустяки… Так просто, подумалось. На вашем месте я не играл бы с ним в карты.
— Вчера вечером он сильно проигрался.
— Он всегда проигрывает в начале пути. Я уже в третий раз еду с ним на одном корабле. Вдруг удача начинает ему улыбаться. К моменту прибытия в Нью-Йорк он отыгрывается. И более того…
Артур пожалел, что чересчур быстро понял, тогда как он полагал, что в финансовом плане Жетулиу стоит выше этого.
— О, это точно! Хотя… я думаю, что это так, но возможно, что ему случается прокатиться впустую, если только он не испытывает ради забавы свою силу обольщения. Узнаете того человечка с загорелым лицом и сияющей лысиной в обрамлении седых волос?
Человечек, который с такой легкостью поднимал огромные гантели в гимнастическом зале, теперь, в темнозеленом костюме и розовой рубашке, подошел к столу, подталкиваемый тощей особой, на голову выше его, в шляпке из итальянской соломки.
— Она вертит им, как хочет, — сказал Конканнон. — Забавно, если подумать, какую власть он имеет при президенте Эйзенхауэре. Это его серый кардинал в вопросах безопасности. Весь Белый дом перед ним трепещет, но для своей жены он просто олух, не сумевший пробиться в первый ряд, чтобы урвать лучший кусок. Никогда не женитесь, месье Морган. Даже для смеха.
— Я еще не испытывал такого искушения.
Утро убедило Артура в том, что путешествие на судне такого рода породит неизлечимую скуку, если тебе не повезет напасть на какого-нибудь чудака, как профессор Конканнон, или на прелестных «принцесс», как Элизабет и Аугуста. Ожидание бульона, кофе, чая, звон колокола, возвещающий об открытии столовой, устанавливали распорядок жизни пассажиров и неотступно их преследовали. Конканнон, запершись в своей каюте, работал над вступительной лекцией и, слишком хорошо себя зная, до ужина сидел на минеральной воде и сэндвичах. Артур очень надеялся увидеться с обеими девушками и бразильцем за обедом, и насколько же велико было его разочарование, когда у входа в столовую его остановил метрдотель:
— Вы месье Морган, не так ли?
— Да, а в чем дело?
— Мистер Алан Дуайт Портер просит вас за свой столик.
— Это ошибка: я не знаю такого человека.
— Зато мистер Портер вас знает.
— Я предпочел бы обедать с моим другом сеньором Мендосой…
— За столиком сеньора Мендосы мест нет. Альберт, проводите, пожалуйста, месье Моргана к столику мистера Портера, который его ожидает.
Официант провел Артура к столику человечка с опаленным солнцем лицом и сияющей лысиной, который тотчас встал и протянул ему руку.
— Мне очень хотелось с вами познакомиться, месье Морган. Позвольте представить вас моей жене Минерве.
После завтрака Минерва Портер извела тонны краски, чтобы подвести глаза, наложить тени для век, подкрасить ресницы и густую полоску, заменявшую ей выщипанные брови. Вместо веселенькой соломенной шляпки на ее голове восседал тюрбан из индийского шелка, поддерживаемый большой булавкой с искусственной жемчужиной.
— Садитесь слева от моего мужа, — сказала она. — Это его здоровое ухо. Через год он совершенно оглохнет и станет носить этот жуткий аппарат, они вечно начинают свистеть в самых неподходящих местах — на концерте, на свадьбе, на похоронах. Мною не занимайтесь, я привыкла, что обо мне забывают, как только мой муж начинает говорить.