— Я даже могу назвать вам девичью фамилию вашей матери, дату ее свадьбы, день, когда ваш отец пал смертью храбрых в Германии; ваши оценки на выпускных экзаменах, ваш результат в беге на 800 метров; цвет глаз девушки, с которой вы встречались на первом курсе юридического факультета и фамилию мужчины, за которого она вышла замуж, к вашему великому облегчению; какое агентство нанимало вас на работу два лета подряд, чтобы водить американских туристов по Парижу и Версалю. Мы ценим эти качества, дорогой Артур. В мире не хватает людей, способных в нужный момент подать друг друту руки, чтобы спасти цивилизацию, рушащуюся среди мерзости и лжи.
Артур из инстинктивного недоверия перешел к обороне:
— Я не гожусь на роль организатора масс.
Миссис Портер их перебила, постучав ножом по своему хрустальному бокалу.
— Месье Морган, слева от вас стоит блюдце, на котором должен лежать хлеб, а вы кладете его на скатерть, вопреки всем нормам гигиены.
— Мне придется еще многому научиться, — сказал Артур без улыбки. — Я рассчитываю на вас. Хлеб на скатерти — это старинная французская традиция, которая, я понимаю, не должна выходить за рамки наших границ, но у меня есть оправдание: во-первых, это французский хлеб, а во-вторых, мы посреди океана, где границу не так-то легко провести.
— Что она сказала? — спросил Портер.
Его жена наклонилась к нему и прокричала ему в ухо:
— Молодой человек кладет хлеб прямо на скатерть.
— Твое какое дело? — так же громко прокричал Портер, поглядев затем направо и налево, чтобы удостовериться, что за соседними столиками все расслышали и больше смеялись, чем возмущались.
Растерявшись, Минерва опустила голову. Мышцы ее лица несколько раз напряглись и расслабились, словно она медленно заглатывала грубость своего мужа и готовилась метнуть в него убийственное слово, которое положит конец их ссоре.
Портер с бесстрастностью, в которой было мало напускного, коснулся руки Артура ниже локтя.
— Знаете, почему лучшие бордосские вина из Франции пьют на борту кораблей Ее Величества королевы Великобритании?
— Не знаю.
— После двух-трех лет в море, тихо покачиваясь в своих ящиках, они приобретают, не теряя своей молодости, некую подвижность, грациозность, которой никогда не получить винам, выдерживаемым в погребе.
Через три столика от них зазвучал смех Аугусты, заставив многих повернуть головы. Артур видел ее со спины, Элизабет и Жетулиу — в профиль. Напротив Аугусты сидел молодой человек с черными курчавыми волосами, волнами спадающими на левое ухо, и великолепными синими глазами. Скромный крестик, приколотый к отвороту черного пиджака, выдавал в нем одного из молодых священников, поднявшихся на борт в Корке и загнанных в каюты второго класса. Элизабет не составило бы никакого труда его совратить, если бы она решила держать пари. Волосы Аугусты были зачесаны кверху и закреплены гребнем, открывая волнующе изящный затылок, и рука девушки, поправлявшая гребень каждый раз, когда она смеялась, подчеркивала его грациозность. Священник казался выбитым из колеи словами всех трех молодых людей, которые, вероятно, были его ровесниками, но смотрели на жизнь совершенно иначе. Чтобы совладать со своей робостью и смущением, которое нарастало в нем при каждом неуместном взрыве смеха Элизабет и Аугусты, он слишком часто осушал свой бокал, наполняемый Жетулиу, и, с пылающим лицом, пошло смеялся над шутками, в которых понимал едва ли половину.
— Ваши подруги не лишены обаяния, — заметил Портер.
— Называть их «подругами» преждевременно, я знаком с ними только с отъезда.
— О, очень скоро вы узнаете их лучше. Если хотите кого-нибудь из них соблазнить, рекомендую вызвать между ними ссору. Они союзницы. Оказавшись меж двух огней, вы сгорите, как этот молодой человек, похожий на перезрелый помидор, который того и гляди лопнет.
— Это один из молодых ирландских священников, которые сели в Корке.
— Ну, тогда он пропал. Они его бросят, а он не поднимется.
Минерва Портер нарочито не интересовалась разговором своего мужа, но держала ушки на макушке, подстерегая удачный момент, чтобы вцепиться ему в горло.
— Священник? Тот курчавый, хорошенький? Трудно поверить. Где же его белый воротничок? Я уже много лет говорю: пятая колонна — не коммунисты, а паписты. Если не остерегаться, через одно поколение Америка станет католической: у нас будет президент-католик, министры и парламентарии — католики. Я знаю, что говорю.