Завернувшись в банное полотенце, он протянул ей свою мокрую рубашку и костюм. Гроза кончилась так же внезапно, как и началась, высвободив обычные городские шумы: пожарную сирену, мурлыканье лайнера, снижающегося над аэропортом, туманный горн буксира, поднимающегося по Гудзону. Миссис Палей выжимала над тазом пропитанную водой тряпку.
— В Нью-Йорке даже у гроз мания величия, — сказала она. — Десять лет назад в Калифорнии было землетрясение: двести погибших, десять тысяч бездомных. Прошлым летом на Флориду обрушился циклон: сто погибших, ущерб на миллионы долларов. У них все не как у людей. Когда я встретила Стивена в Будапеште в 1920 году, он сказал мне, что он дипломат. Потом я поняла, что он всего лишь телохранитель посла, но было уже поздно… Я поехала за ним в Вайоминг, где у него были тысячи акров земли… На самом деле он жил с родителями на небольшом ранчо с двумя коровами и двумя поросятами. Не на что было купить мне жемчужное ожерелье. Я его бросила, сударь мой, и стала работать. После войны я бы вернулась в Венгрию, если б не коммунисты. В то же время я говорю себе, что познала любовь. Вы знаете, что это такое, месье Морган?
— Учу.
— Видели бы вы меня во дворе ранчо с беззубым папашей, с мамашей, которая день-деньской читала Библию, и моего дипломата Стивена, который перестал мыться и выпивал по десять пинт пива каждый вечер! А я, бывшая примадонна будапештского балета, привезла с собой в чемодане мои пуанты, розовые трико и пачки! Чтобы танцевать во дворе ранчо среди поросячьего навоза и коровьих лепешек! Я все оставила там, в Вайоминге…
Элизабет была права: с миссис Палей лучше не связываться. Даже стоя на коленях, засучив рукава и открыв свои худые руки, покрытые пигментными пятнами, она охотно «исповедовалась». Артур не слушал, вертя в руках письмо от матери. Не чувствуя поддержки, бывшая примадонна будапештского балета поднялась. Ее суставы радостно хрустнули.
— Вот так! Жизнь проходит… Стареешь.
— В любом возрасте.
Она упорхнула со своим тазом, тряпкой, губкой и одеждой Артура. Бесконечно оттягивать чтение письма не лучится.
«Я себя неважно чувствовала на прошлой неделе, но мысль о том, что ты скоро приедешь, меня окрылила… (Только она может так выразиться.) Я сделала ремонт в твоей комнате. Твои костюмы принесли из химчистки, как новенькие. Надеюсь, что ты не слишком раздался в плечах из-за своей физкультуры. Во Франции ты сможешь снова играть в теннис. На твоей ракетке сдохла одна струна (она что, хочет поставить себя вровень с ним, используя это слово?), я отнесла ее в спортивный магазин. Продавец все починил и денег не взял, спросил меня, как у тебя дела. Ты сможешь играть у де Мушрелей (она ведь жила среди военных, а так и не научилась опускать частицу “де”!) с их дочками, Мари-Анж и Мари-Виктуар, ты их не видел много лет. Еще мы приглашены на уик-энд (я правильно написала?) в Лаваль к нашим родственникам Дюбонне. Антуан Дюбонне занимается политикой (ты наверняка его помнишь, он муниципальный советник), он очень интересуется Америкой и хотел бы, чтобы ты ему о ней рассказал. Его дочь Амели (ты познакомился с ней на каникулах в Боноде) учится на медсестру, специализирующуюся на “гериатрии”. Ты, наверное, знаешь, что это такое. Она обрезала волосы, за которые ты ее дергал, когда она ходила с длинными косами. Вдовам офицеров-фронтовиков повысили пенсии. Я и так неплохо выкручивалась, а теперь и того лучше. Не нужно ли тебе чего? Ты писал, что прилично зарабатываешь у этих Янсена и Бруштейна (он не еврей?). Так что тебе нетрудно будет оплатить билет до Франции. Целую тебя, дорогой мой сын. Для меня ты всегда лучший спутник моего великого одиночества. Твоя мама Жанна».
Артур чуть не заплакал. Как она заплачет сама, получив письмо с известием, что он не вернется во Францию до будущего года. Их жизни расходились в разные стороны, но почему это должно произойти так жестоко, и хуже всего то, что она обратит в шутку свое огромное разочарование, превозможет боль с веселым мужеством, которое никогда никого не вводило в заблуждение и вызывало еще больше угрызений совести у ее сына и окружающих. Она разочарована? О нет! Но вот кузены, дальние родственники, которые ждут не дождутся (твердя об этом, она сама в это уверовала) — его, Артура, вестника новых времен, маяком которых была мифическая Америка… Он отвернул к стене обвиняющую фотографию молодоженов в свадебном путешествии в Венецию.
В траттории, еще полупустой в этот час, лениво слонялись официанты в набедренных повязках и жилетах в полоску, ковыряясь в своих ногтях и зубах. Он выбрал стоящий особняком столик в глубине зала и позвонил из вестибюля Элизабет. Долго слушал длинные гудки.