— Где вы? — окликнула она Артура. — Я не могу перехватить ваш взгляд.
— Я думал о вас.
— Ну что ж, продолжайте.
Она поцеловала Элизабет.
— Оставляю его тебе. Он немного странный. Ты мне потом все расскажешь. Но только будьте умницами и не делайте гадких вещей перед ужином. Это очень плохо для кровяного давления.
Она уже ушла, когда Элизабет покорно кивнула.
— Ей-то откуда знать? Мужчина, который сумеет ее пленить, не соскучится. Правда, может статься, что она, как птичка в клетке, перестанет петь.
— Да, мне приходило это в голову.
Элизабет взяла его под руку.
— Пойдемте. Сядем в баре. Сейчас мертвый час. Вы мне расскажете, о чем вы думали… хотя… давай на «ты». Так гораздо проще. Ну что, ты уже влюблен в Аугусту, как все мужчины, как только ее встретят?
— Влюблен — неточное слово, и потом еще слишком рано. В общем, ты понимаешь, что я хочу сказать: не потому слишком рано, что мы знакомы только с сегодняшнего утра, а слишком рано по жизни, слишком рано, потому что Я еще не знаю, что это такое и что с этим делать. Я плохо говорю, наверное, кажусь тебе дураком или мокрой курицей но ты так хорошо знаешь французский, что мне незачем тебе все растолковывать.
Элизабет резко остановилась, удерживая его за руку.
— Да, я хорошо говорю по-французски, и мне это нравится. Мои папа с мамой погибли в авиакатастрофе. Насколько я их помню, они были круглыми дураками. Но все же не до конца, поскольку наняли мне гувернантку-француженку, когда-нибудь я расскажу тебе о Мадлен. Это к ней я каждый год езжу в Сен-Лоран-на-Луаре, она моя настоящая мать. Она раньше срока научила меня читать, ходить в кино, в театр прежде времени. Однажды она мне сказала: «Теперь ты знаешь все, что знаю я, настал момент вылететь из гнезда с одним девизом: ничему не верь и верь во все».
— Страшноватая золотая середина!
— Мой милый Артур, мы для тебя что-нибудь придумаем. Мне надоело расхаживать перед этими мумиями, завернутыми в одеяла. И потом эти старухи, которые меня разглядывают, говоря себе, что я ношу джинсы, лишь чтобы скрыть свои некрасивые ноги, и что мне не следует носить морскую фуражку, и что пора бы мне начать краситься! Они на меня тоску наводят. С половиной из них мы встречались, и они прекрасно знают, что я Мерфи, но я не могу припомнить имени ни одной из этих оштукатуренных физиономий.
Они прошли через курительную. Жетулиу, сидевший за столиком с тремя другими игроками, им подмигнул. Он собрал карты со стола, перетасовал и стал сдавать. Артур достаточно повидал картежников, чтобы сказать, что бразилец не обладает ловкостью рук, свойственной хорошим игрокам. Один раз он даже выронил карту. Партнер стал над ним смеяться. Элизабет увлекла Артура прочь:
— Пошли! Он нас стесняется.
В баре профессор Конканнон опасно раскачивался на табурете напротив бармена, красного от сдерживаемого гнева, который упорно отказывался отзываться на имя Пэдди. Конканнон настаивал:
— Так будет гораздо проще для всех, не только на борту «Квин Мэри», но и на всех судах британского торгового флота.
Элизабет не стала дожидаться, пока бармен взорвется.
— Через пять минут это уже не смешно. Корабль — та же деревня. Представь себе, что я от нечего делать, и презрев настоятельные рекомендации Аугусты, приду к тебе в каюту или ты ко мне, — через пять минут об этом будет знать весь лайнер, и за ужином все разговоры будут только об этом. Лучше воздержаться.
— А разве воздержание не вызовет столько же пересудов? Будут шептаться о том, что я гомосексуалист или что ты лесбиянка.
— По большому счету, мне это все равно, просто мне больше хочется сегодня посмотреть кино.
В сотый раз крутили «Американца в Париже». Джин Келли весело танцевал. У Лесли Кэрон были симпатичные, хоть и коротковатые ножки. Артур несколько минут подремал, Элизабет, наверное, тоже. Снова зажегся свет. «Квин Мэри» тяжело качался на волнах на рейде Корка. Принимали на борт «маленьких ирландских патеров», по выражению Аугусты. Хотя они вовсе не были маленькими — высокие светловолосые и рыжие парни с лицами, порозовевшими от ветра и дождя. Без белого воротничка священнического облачения их, скорее, можно было принять за спортивную команду. Кстати, многие тащили ракетки, сумки для гольфа, хоккейные клюшки, привязанные ремнем или простой веревкой к их фибровым чемоданчикам. Аугуста вышла из своей каюты и, стоя на верху большой лестницы, созерцала их прибытие с лукавыми искорками в глазах.