— Ты совсем замерз!
— Не стоит преувеличивать. На воздухе холоднее. Вода — 27 градусов.
Ему нравится, когда она его вытирает, трет полотенцем спину, грудь, поясницу, живот и бедра. Она смелеет, а он бесстыдствует под халатом.
— Какая гадость! Возбуждаешься от всякого пустяка.
— От пустяка? Ты этого пустяка и хочешь.
Сари, купленные в Ки-Бискейн, закрывали ее от шеи до пят. Когда они гуляли, Аугуста надевала широкополую панаму, одолженную Манди. Однажды днем, во время сиесты, она, наконец, сдала последний рубеж обороны. Их наслаждение было огромным. Они продлят его, как ненасытные, и больше ничто не будет иметь значения, даже Манди, каждое утро выходящая из воды, обнаженная, с масляно лоснящимся телом, оборачивающая бедра полотенцем и легким шагом удаляющаяся к клубу.
На выходные из Майами и Фламинго приходят яхты. Клуб оживляется. За столом прислуживают два азиата. Откуда они взялись? На кухне Клиффу помогает молодая полнеющая женщина цвета эбенового дерева. «В будни он держит ее под замком», — говорит Манди. В субботу вечером пары идут танцевать. Какая-то компания купается перед бунгало посреди ночи. Крики женщин и густой смех мужчин будят цапель, уснувших в соседней бухточке. В понедельник все приходит в норму. Клуб и Ки-Ларго снова принадлежат только им. Помощница Клиффа и два азиата исчезли. Манди проходит перед бунгало после купания. Аугуста права: Артур — вуайерист, не то чтобы Манди его привлекает, но ее тайна его будоражит. Выходя из воды, она похожа на греческие статуи мальчиков, которые вытащили из моря через три тысячи лет: узкий таз, квадратные плечи, лицо в шлеме из мокрых волос. Редко когда ее губ касается улыбка. Ее хрипловатый голос звучит несколько робко. Она мало говорит, и очень может быть, что она использует грубые слова, потому что не знает других. С потрясающей интуицией, с какой женщины постигают своих соперниц, Аугуста сказала:
Никогда не видела, чтобы человек так себя любил и так себя берег.
Артур подумал, что Аугуста любит себя недостаточно, по меньшей мере, не так сильно, как он любит ее.
— Как хорошо, что ты здесь, — сказала она, положив голову на плечо Артуру. — Нужно любить меня за двоих, иначе я утоплюсь. Ты на это способен?
После полудня солнце жарит прямо в бунгало. Побережье Эверглейдс едва различимо в дымке, поднимающейся от болот. Аугуста ложится на кровать. Он развязывает сари и смотрит на нее, не прикасаясь.
— Ты сравниваешь меня с Манди? Я не такая красивая. Я знаю. Я буду страшная под старость.
— Она не состарится. Она из мрамора. Мрамор холоден. А ты цветок. Нужно поскорей тебя сорвать…
Он вдыхает ее запах, и Аугуста погружается в бессознательное, закрыв глаза, сжав кулаки, ни единого слова не слетит с ее губ. Придя в себя, она прижимает его к своей груди, целует в лоб, гладит по голове. Разделяя наслаждения, тонешь в мечтах.
Проходят дни. Они их не считают, так чудесно жить только для другого. Ки-Ларго — колодец забвения. Однажды вечером позвонила Элизабет. Они в зале клуба, и Аугуста взяла трубку за стойкой бара. Артур расслышал только краткие ответы — смущенные, как ему показалось.
— Хочешь с ним поговорить?.. Нет!.. Он мне показывает, что целует тебя. Ты что, Эли? Все чудесно, благодаря тебе. Мы приедем через четыре дня. Нет, мы не можем здесь остаться на всю жизнь. Жетулиу освободится 15. Ему будет нужно, чтобы я была там. Нет-нет, прошу тебя, ничего не говори. Ничего не делай. Мы тебя любим.
Она вернулась за столик, опустив голову под взглядом Артура.
— Элизабет тебя целует…
— …и не хочет со мной говорить.
— Мы слишком многого от нее хотим, я тебе уже сказала.
Он не хочет об этом думать и не хочет, чтобы его к этому побуждали. Сейчас такой момент в его жизни, когда надо забыть о препятствиях, хотя, по смущению Аугусты, он догадывается, что она скрывает от него значительную долю правды. Артур прошел бы через горы, чтобы достичь ее, если бы она не сидела с опущенной головой, приняв упрямый вид в последнем усилии защититься от чересчур грубых расспросов.
— Аугуста, мы уже достаточно взрослые, чтобы говорить обо всем.
— Это ты взрослый. А я нет. Отвечай: ты был любовником Элизабет?
— Да.
Он не колебался ни секунды. А надо было! Теперь он знает, что это «да» вылетело, как стрела, которую невозможно поймать, разве что выстрелив самому, но позже, когда они останутся одни в бунгало, и Аугуста разденется перед ним с тем же очаровательным бесстыдством, как Элизабет у себя дома или на Ректор-стрит. Она великолепна, когда высвобождает свои волосы, синие от ночи, развязывает золотистое сари, обрисовывающее без единой тени ее такое женственное тело, особенно если сравнить его с мужественным Манди, но не с ней себя мысленно сравнивает Ayгуста. Мысль о том, что Артур получал с Элизабет то же наслаждение, что и с ней, вдруг нарушила некую невинность, которой они прожили эти счастливые дни.