Профессор Конканнон яростно греб — не из-за аварии в машинном отделе судна, а чтобы, как он объяснил, вывести токсины после вчерашних излишеств. С пунцово-красным лицом, со лбом, мокрым от пота, капельками стекавшими на его кустистые черные брови, с полотенцем на шее, в огромных крагах, в сером шерстяном спортивном костюме с надписью «Янки» на спине, он яростно сотрясал тренажер для гребли в спортивном зале. Сделав передышку, он вытер лицо полотенцем и улыбнулся Артуру, вяло крутившему педали на велосипеде без колес.
— Драма цивилизованных существ нашего вида состоит в том, что они из дурацкого снобизма избегают всякой возможности попотеть. Понемногу мышьяк, ртуть, хинин и мочевина отравляют их кровь. Первым делом надо откупорить потовые железы. Лучше всего использовать мочалку. Однажды, дорогой месье Морган, когда вы поймете, что потоотделение — залог физического, нравственного и интеллектуального здоровья, ваша жизнь в корне изменится.
В этот утренний час в зале, кроме них, был лишь один приземистый и мускулистый человечек в длинных трусах, который поднимал гири с удивительной легкостью. Конканнон подмигнул Артуру:
— Я вам потом расскажу.
Они вместе позавтракали, выбрав «шведский стол». Все выглядело чрезвычайно соблазнительно.
— Вот где нужно проявить силу духа, — изрек Конканнон. — Это жеманство недостойно мужчины. Америка мало пострадала от войны, в отличие от Европы, которую на пять лет посадили на голодный паек. Через двадцать лет мы превратимся в нацию толстяков.
—…и алкоголиков! — добавил Артур слишком поспешно.
— Вы это про меня говорите?
— Ни про кого и про нас всех.
Конканнон мог бы его неправильно понять. Он хлопнул француза по спине.
— Вы правы! Можно дойти и до беды, если не выводить токсины, как я только что делал. Ледяной душ возвращает уму свободу. Сегодня утром я подумал о вас. Что за мысль — изучать бизнес-право в США! Вы там потеряете европейский нюх, а американский так и не приобретете. Когда вы поймете, что наши добродетели заучены, а вовсе не рождаются из мистической потребности в абсолюте, будет слишком поздно. Иначе говоря, эти систематизированные добродетели несгибаемы, а потому их легко обойти. Посмотрите на наш антиколониализм: он выдуман от и до в политических целях. Наша «чувствительность» в этом важном вопросе вызывает улыбку. Найдется разве что один американец из тысячи, предки которого участвовали в войне за Независимость. Девятьсот девяносто девять остальных — свежее мясо. Так вот, послушайте их… это они «изгнали англичан», как говорила ваша Жанна д’Арк, да и французов — для ровного счета и потому, что кругом одни потрясающие невежды. Какая прекрасная возможность читать другим мораль! Оставьте ваши колонии, делающие вас такими же могущественными, как и Мы, новый Народ, Спаситель современного мира. Уезжайте, уходите из Африки, из Азии, и не бойтесь, что после вашего постыдного бегства останется пустота: мы уже везем нашу мирную продукцию, от чистого сердца. Вас облапошат, и вас же еще обвинят в нечестности.
Конканнон принял вдохновенный вид. Столовая наполнялась. На раздаче выстроилась очередь, два повара в белых колпаках готовили яичницу с беконом или блинчики и вафли с кленовым сиропом.
— Кто облапошит? — недоверчиво спросил Артур.
— Уж не из тех ли вы людей, для кого личный опыт, как бы дорого он ни обошелся, предпочтительнее чужого?
— Я еще не решил.
Конканнон положил руки ладонями на скатерть. Они казались прозрачными, отполированная кожа покрыта синими и красными пятнами. Они ему нравились.
— Знаете, я предполагаю, что в воздухе, которым мы дышим, полно практически неуловимых микробов, которые нападают на нас, как только мы проявим малейшую слабость. Откройте рот, и целые миллиарды их ринутся в ваш организм. Прикоснитесь к чему-нибудь, и они поползут по вашим ногам, рукам, просочатся в наши ослабленные тела, заткнут поры на коже. Ужасно, правда?
Артур согласился, что по сравнению с этим две атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, были булавочным уколом. Этот безумец начинал ему нравиться.