Я попытался сесть, человек в шлеме тут же выставил в мою сторону отменный «люгер» с глушителем.
– Лежать, ублюдок, поднимешься – конец.
Я понял, что он не шутит. Он боялся, боялся меня, скованного, лежащего на ледяном полу, не вполне пришедшего в себя от удара по голове. «Вот что значит слава, – с горечью подумал я. – Лучше бы меня держали за шута горохового и изредка предоставляли возможность обдурить своей видимой незащищенностью».
Я послушно лег на пол и стал так же тщательно, как и все вокруг, анализировать свое положение. Оно было не ахти.
Руки были скованы моими же наручниками сзади. Нога набухала от крови, затылок болел так, что иногда приходилось смаргивать, чтобы невольные слезы не размывали окружающего. Я подвигал пальцами, пытаясь найти свой запасной ключ от наручников, но не нашел часов. Он и их снял, мародер. А ключ как раз и был в браслете, так что я остался пока надежно скованным. Потом стал проверяться дальше, но это уже было совсем незаметно.
– А у тебя крепкий череп, Терминатор. Другой бы после такого удара полчаса валялся, вытянув копыта, а ты уже через пяток минут пришел в себя. Ну да мне и этих пяти минут хватило.
Голос его звучал из-под шлема глухо и невыразительно.
– Сними шлем, дай посмотреть на тебя, а?
Он поднял левую к шлему, предупредил:
– Как я и говорил – дернешься вверх, стреляю.
Потом он снял шлем. Как я и предполагал, это был Боженогин. Только теперь это не был чуть испуганный столицей провинциальный мальчик, случайно получивший приличное образование.
То ли свет был тому причиной, то ли я слишком много уже знал про него, но теперь ему меньше сорока невозможно было дать. Даже несмотря на молодежную, довольно замысловатую стрижку, несмотря на тонкую, очень гладкую, без морщинки, шею, несмотря на ясные, как казалось, незамутненные никаким избыточным опытом глаза – все равно, сорок лет, и ни днем меньше. Хотя и сорок лет не соответствовали действительности.
Он удовлетворенно улыбнулся.
– Ну что, не ожидал?
Я тоже попытался улыбнуться.
– Вот как раз и ожидал. Я тебя вычислил, только для уверенности решил провериться. Поговорим?
Он насторожился.
– О чем?
– Ну, ты и сам хочешь поговорить, иначе давно бы хлопнул.
– Когда хотел тебя пришить, тебе удавалось увернуться, а теперь я могу сделать это в любой момент. Или ты ждешь подкрепления?
Я удивился.
– Ты же знаешь, я действую один.
– А этих козликов Духовного ментам кто сдал?
Я снова улыбнулся, стараясь не выдавать своей боли.
– Мне за них заплатили. И сначала я предполагал, что сдам их Делегатам. Они сами напросились на ментов. Да ты и сам все знаешь.
Он вздохнул, отодвинул мои приспособы на верстаке в сторону и сел. Он любил комфорт и удобство чуть больше, чем было нужно. Это было неплохо. Я имею в виду то, что он оставался теперь в одной точке. Во-первых, теперь я мог развернуться так, чтобы он не все видел, что я делаю. Во-вторых, теперь я мог стрелять в него и в темноте, потому что быстро с верстака не соскочишь, слишком это неудобное сиденье, а упасть резко вниз он не сумеет, плохо тренирован, да и староват, несмотря на свой младенческий вид.
– Ты мне туфту не гони. Ты продался. Ты цветной, мент, мусор. И приговор тебе один – маслина. И то, – он улыбнулся, открыв свои великолепные зубы, – если я не захочу тебя перышком пощекотать.
«Эх, – снова подумал я, – и чего они меня так боятся?» Может, мой излишне самоуверенный вид их настораживает? Нужно будет потом с психологом на эту тему проконсультироваться и вытренировать пару приемов подчинения, заискивания, слабости, чтобы они пробовали нагличать. Когда они борзеют, они становятся уязвимей. Но это была проблема завтрашняя. А сейчас мне следовало подождать электричку. Вернее, тот шум, который она производит.
– И все-таки, давай поговорим, – сказал я тоном, в котором уже не было вопроса. Я почти приказывал.
Глава 66
– Ты кого-то ждешь, мент. Кого?
– Я не мент. Я в найме. И ты знаешь, кто меня нанял. Если мне не веришь, спроси его, – я мотнул головой в сторону Березанского.
– Спрошу, и про кое-что другое спрошу. А пока я тебя спрашиваю – ты где сидел?
– Мезеньспецлес.
– Слабо. Это не лагерь, а так, отдых. Там, говорят, даже вольнонаемные подрабатывают.
Это значит, что трудовое воспитание у нас было на недостаточно высоком для уголовника Комарика уровне. Вот ведь угла пошла, прямо хоть в политакадемию записывай.