– Так. А где находится база Делегатов?
Он стал подозрительным, как собака, у которой кто-то пытается украсть кость.
– А зачем тебе?
– Ну дай хоть телефон их связи. Ведь у них должен быть какой-то канал?
Он вздохнул, полез в стол и выволок на свет объемистую тетрадь с коленкоровыми корочками. Порылся, потом продиктовал мне один-разъединственный телефон, и им я вынужден был удовольствоваться. Я, конечно, еще не знал, зачем он мне будет нужен, но зачем-то запомнил.
– Это телефон их «попки»? За этим номером, конечно, никто реальный не стоит?
– Конечно.
Но я надеялся, что если будет что-то стоящее, то интерес появится довольно быстро. Как и силовая поддержка.
– Как у Делегатов дела ныне обстоят?
Он спрятал тетрадь.
– Нормально. Теперь-то оправились, даже набрали, как я слышал, еще десяток людей, чтобы быть посильнее. И прикупили еще пару фирмочек, над которыми держат «крышу».
– Что же, поражение прошло для них бесследно?
– Нет, конечно, как всегда бывает в таких случаях, поклялись отомстить, когда им представится возможность.
Колымников уже окончательно завял.
– Что-то ты не очень бодро все это рассказываешь, – решился я упрекнуть его.
– Послушай, – он тоже окончательно перешел на «ты». – ты, наверное, думаешь, нам заняться нечем? Если тут только я один, это еще не значит, что ни у кого больше дела нет, как с тобой кукарекать. Между прочим, нашим предстоит большое дело. И я должен тоже к нему готовиться. А ты меня держишь… Понял?
Я все понял. Я его задерживал. И он очень хотел скорее от меня отвязаться, потому что я был обузой. Сказал бы сразу… Или нет, быстренько ответил бы на все, что меня интересует, и я бы исчез. Но теперь то, как он поступил, мне не понравилось, и я решил отомстить.
– Операция секретная, наверное?
– Еще бы.
Я изобразил тщательно подавляемый интерес и зависть. Потом невинно поинтересовался:
– Завтра в полночь? В районе Малина?
У него челюсть отпала.
– Откуда ты знаешь?
– Сколько бы вас там ни было, вы поедете туда по моей наводке. – Я встал. – Видишь, я не скрывал то, что знаю. А ты…
Я протянул ему пропуск. Он автоматически расписался.
– Что же ты раньше не говорил? Ведь если все получится, мы…
Но я уже выходил из кабинета.
– Сам мог бы догадаться, что такое оживление интереса к сатанистам не всплывает, как покойницы на Борисовских прудах. Знаешь, – я решил продемонстрировать свое доброе отношение даже к ментам, – позволю тебе заметить – все в мире взаимосвязано. Ты подумай об этом, когда начальство предложит тебе хоть раз проанализировать проделанную работу.
Шагая по коридорам этого бесконечного и нелепого здания, я подумал, что ментов вполне можно не любить, но у меня нет сил хотя бы просто уважать их. А это уже плохо – это значит, что кто-то не прав – или я, или они. В любом случае, как любил выражаться один популярный политический комментатор, это свидетельствует о кризисе системы.
Глава 37
Все следующее утро, как и предыдущий вечер, я добывал новые документы на машину, а потом пробовал читать остальные материалы по сатанизму. Оказалось, что нашим экспертам известно не очень много, хотя шлейф преступных следов, оставленных этой квазирелигией, должен быть широк и длинен. Поэтому, несмотря на слабость теоретической базы, читать эти бумаги было довольно познавательно. Авторы то и дело сбивались и начинали вещать о средневековой Франции или о папских буллах. В общем, я проразвлекался так до обеда, пообедал для разнообразия в своей комнате и, только ощутив сытость, вдруг вспомнил, что предполагал кое-что выяснить помимо нынешнего налета на сходку чернокожих в Малине.
В агентстве народу было не очень много. Секретарша, замещающая Клавдию, уже полностью вошла во вкус, бодро отвечала на звонки, перекладывала какие-то бумаги, постукивала, хотя и не вслепую, по клавишам компьютера. Должно быть, ей тут нравилось. Именно это и выдавало ее временный статус. Профессионалки-секретарши должны источать скуку, должны одним своим видом внушать, что они слишком хороши для этого мира и этой должности.
Застучали бамбуковые висюльки, и я прошел в глубь выгородки.
Боженогин – будущая журналистская знаменитость – сидел у низкого столика, на котором были разложены какие-то бумаги, сопел, а свои загорелые, но все-таки дряблые ноги, как ни странно, держал в ярком пластмассовом тазу, от которого поднимался пар.