Вадим усмехнулся. Списать у НеЭВМ было спортивным интересом, ведь прочий интерес к своей персоне новой учительнице нужно было ещё заслужить.
— Несмотря на правильные ответы, я тебе, Скрябин, ставлю третью двойку подряд! Ты, Скрябин, как исключительно ничтожная личность, ничего, кроме двойки, за полугодие, я думаю, не получишь! — надрывалась НеЭВМ.
— А как неисключительно ничтожная? — поинтересовался Вадим, который за словом в карман не лез в принципе и по определению. — У меня без вас вполне нормальные оценки были.
— Если неисключительно, то отвечать ты мне будешь три последние темы устно!
— Чё вы мне баки-то забиваете?! — парировал Вадим. — У меня все самостоятельные написаны, этого в нашей демократической стране достаточно. Или вы — против демократии?
Он знал, что тема демократии для НеЭВМ — больная, что она заведётся сейчас с пол-оборота… (Именно такой смешной беззлобный троллинг быстро доводил историчку до градуса самого бурного кипения. Сухой лёд с кипятком? Бред. Скорее уж калий в воде — шипит и прыгает!).
С молодыми училками игру приходилось строить тоньше, они и сами могли безжалостно обстебать. Чего стоила одна практикантка по инглишу с её «каждой твари — по паре».
Но НеЭВМ словно бы вылезла из особенно глубокого окопа, где пересидела и финал перестройки, и санкции. Она всё ещё полагала, что Россия строит демократическое общество, что россияне должны добиваться уважения какого-то мистического Запада и при этом каяться за всё и всех, начиная с Октябрьской революции и заканчивая похождениями Саакашвили на Украине. И при всём при этом в голове у неё был полный СССР в отношении школьного устава, дисциплины, поведения и прочих всеми забитых истин.
Одно её требование, чтобы ученики говорили с ней «как принято разговаривать с учителем», регулярно доставляло всей пятипушечной параллели девятых классов.
СССР умер, но кто бы сумел это популярно объяснить НеЭВМ? В прошлый раз Вадим предложил выписать ему пропуск в городской архив — не помогло.
— Ты списал эти самостоятельные! — разорялась историчка, выбивая из мыслей о приятном: Вадима как раз осенило, что до конца урока осталось минуты три, не больше.
— Хайли лайкли? — раздражённо предположил он, доставая рюкзак и сгребая со стола учебники-тетрадки.
— Что-о?! — изумилась НеЭВМ.
— Я интересуюсь доказательной базой ваших предположений, Не… Эльвира э-э. Владимировна.
— База тебе подошла бы — картофельная!
«Чё за фигня? Какая картофельная? А-а, это же опять из детства бабушки! Какие-нибудь пионеры, копающие картошку? Значит, понесла-ась!.. Пять баллов Гриффиндору!»
— Завтра придёшь с матерью! Сначала — мать, потом — ты!
Вадим пожал плечами:
— Мать работает, ничем не могу помочь. — Он наигранно расстроился, развёл руками. — Ведите меня лучше к завучу? Давно я не жаловался на дискриминацию альтернативно мыслящих меньшинств.
— Это пусть завуч разбирается, какое ты там мыслящее! А ко мне ты без матери больше не войдёшь! Это я тебе обещаю!
Вадим пожал плечами и уставился на секундную стрелку. Часы он носил, не снимая. Даже мылся в них, благо — водонепроницаемые.
Часы ему нравились. Вадим знал, что с появлением сотовых телефонов часы сделались в некотором роде анахронизмом, вариантом дорогого ненужного подарка, но предпочитал использовать их именно по назначению. Как хронометр.
Иногда ему казалось, что у него с часами особенный договор: когда Вадим опаздывал — они тянули время, когда попадал в неприятные ловушки — торопили.
Часы не подвели и сейчас — секундная стрелка неслась, как оголтелая, и даже слегка опередила трель звонка.
К завучу Вадим отправился под конвоем раскалённой, как «Тефаль», исторички.
Всю дорогу НеЭВМ думала только о нём, бубня в спину, но фатально не поспевая за широким шагом довольно рослого школяра.
Вадим топал себе, засунув руки в карманы и бренча там любимыми гайками.
Гайками, гильзами, потерянными кем-то ключами и прочей мелочёвкой глубокие карманы его бесформенных «парусиновых» штанов (вечно без формы!) были заполнены на треть. Весили штаны, как свежеубитый мамонт (бабушка!), и охотник убегал в них сейчас от тянувшегося сзади неприятного хвоста погони.
НеЭВМ историчку прозвали за совершенно нелогичное поведение. Не дотягивала она даже до допотопной ЭВМ, не то что до современных компов. То истекала к ученикам необоснованной любовью, то придиралась вот так, по-глупому, словно внутри у неё сидели две совершенно разные личности. «Нелогичность взрослых — особенно бесит, — думал Вадим, всё ускоряя и ускоряя шаг. — Захочешь вдруг поучиться, а у кого?»