Окна первого этажа ярко горели, за тяжелыми шторами господин Фольссенрогг разглядел мечущиеся тени и понял, что в этом доме сейчас неспокойно. Впрочем, тревоги семьи господина Риттера, не интересовали господина Фольссенрогга, потому что - еще со вчерашнего вечера - неспокойно было и у него на душе, говорило об этом все: господин Фольссенрогг внимательно перебирал каждое мгновение - начиная со вчерашнего вечера - потому что до того момента, как он решил зайти к директору, все было как всегда. Что же произошло? Возможно, дело было в Мальвине - это первое, что приходило в голову, но только господин Фольссенрогг не мог решить, как получилось это, как Мальвине Аккенро - хотя она едва ли об этом подозревала - удалось настолько легко разрушить обычное душевное равновесие его, Йозефа Фольссенрогга, который всегда втайне (и не втайне) гордился своей выдержкой и этим самым равновесием. Может, не стоило идти туда, домой к Мальвине, или вернее, домой к господину директору, ведь он, Йозеф Фольссенрогг, тогда еще не был знаком с госпожой Аккенро, может это было бестактно с его стороны - явиться в незнакомый дом к едва знакомым людям только для того, чтобы сообщить, что крыша отремонтирована... но это была важная весть, которая должна была несколько успокоить господина Аккенро, которому (хотя тогда Эдвард Аккенро не мог знать об этом) еще предстоял очень тяжелый день: Гвендолен Рэс-Ареваль и мэр Хорн, а еще - эти хлопоты из-за парка, выставка, снег. Впрочем, говорил себе господин Фольссенрогг, не исключено, что именно снег стал причиной этого странного настроения, больше нечему - конечно, снег, что же еще? Едва ли - Мальвина. Вдруг господин Фольссенрогг заметил, что до сих пор стоит невдалеке от дома Риттеров, который многие по привычке называли домом Троттервилов. В полнейшей тишине, которую создает мягко и густо падающий снег, господин Фольссенрогг услышал скрип ворот и увидел, как от дома отъезжает карета, очень знакомая карета - принадлежала она, господин Фольссенрогг мгновенно вспомнил это, - Гвендолен Рэс-Ареваль. Карета проехала мимо него, но Гвендолен не смотрела в окошко: смерть господина Риттера потрясла ее, не столько даже своей внезапностью, сколько тем, что умер он во время разговора, или вернее - ссоры с ней. Гвендолен чувствовала и себя до смерти уставшей: каждая минута, проведенная ею в обществе Риттеров после смерти Якоба, казалась ей годом. Бездумное перелистывание сборника новелл немного скрасило ей ожидание, но ничуть не успокоило.
Почти целый час ждала Гвендолен, пока Луиза, наконец, не вспомнила о ней и не отправила Рудольфа открыть ворота.
«Какое мне, в конце концов, дело до Эдварда Аккенро и сплетен о его жене? Почему меня это так задело... - думала Гвендолен; она едва не плакала: в каком-то смысле она была привязана к господину Риттеру, - не стоило спорить с ним. Что за нелепость! И теперь я совсем одна в этом городе, потому что Риттеры даже не подумают мне помогать, после всего того, что наговорила Луиза...»
Господин Фольссенрогг проследил взглядом за каретой и повернулся к дому, только когда она скрылась за серебристой пеленой снега. Он знал о неприязни, которую испытывал господин Якоб Риттер к Эдварду Аккенро, хотя совершенно не представлял, в чем могли быть ее причины. «Что ж, им обоим была бы выгодна победа Гвендолен Рэс-Ареваль... И самой Гвендолен, и господину Риттеру. Неудивительно, неудивительно...» - но эти мысли были гораздо менее связными, чем те, которые касались вчерашнего и сегодняшнего вечеров, проведенных в доме Аккенро.