Огонь в камине медленно догорал и свет в комнате из золотого становился сероватым, Гвендолен спала - ее длинные волосы разметались по подушке, несколько прядей лежало на лице, но во сне она не замечала этого; ресницы не дрожали и губы не двигались - словно ее сон был крепким и спокойным, хотя это было не так. Ей снились похороны Якоба Риттера: и Луиза, вся в черном, и его дети, и гроб, усыпанный цветами - и она сама, идущая рядом с Луизой вслед за гробом; с неба летел снег, хотя (ведь во сне возможно все) небо было ярко-голубым и чистым; ей снились сами похороны - она отчетливо видела - и помнила потом - как гроб опускался в могилу, как его засыпали землей, как они шли обратно - и вдруг (и на этом Гвендолен просыпалась - всего на несколько мгновений - чтоб оборвать сон, но сон потом повторялся и повторялся много раз) - и вдруг она замечала среди тех, кто шел с кладбища Якоба Риттера, который сообщал ей, негромко, словно не желая, чтоб еще кто-то слышал: «Простите, моя дорогая Гвендолен, но вместо меня был похоронен Эдвард Аккенро. Надеюсь, вас это не очень расстроило?»
Впрочем - вопреки сну Гвендолен - Эдвард Аккенро был жив и - вопреки тяжелому дню - пребывал в превосходном настроении. Домой он вернулся через двадцать минут после того, как пошел провожать гостей и с удивлением (и легким разочарованием) обнаружил, что Фарник также уже ушел, чашки и чайный столик из гостиной убраны, а Мальвина читает. Втайне Эдвард надеялся, что Фарник, оставшись наедине с его женой, наконец предпримет какие-то решительные действия и проявит свою в Мальвине заинтересованность более открыто, чем это происходило в присутствии Эдварда, может быть даже он, то есть Фарник, предложит ей уйти от Эдварда - господин Аккенро едва ли возразил хоть словом, если бы Мальвина переселилась в соседний дом. Эдвард Аккенро не догадывался, что Мальвина несчастлива, не замечал он и ее странного отношения к детям - однако он знал, что его, Эдварда Аккенро, мало заботит, а часто - и тяготит эта женщина, к которой он, несмотря на прежнюю страстную влюбленность, совершенно охладел, в которой полностью разочаровался. Лет пять назад, когда Эдвард первый раз заметил, что Фарник выказывает Мальвине какие-то особые знаки внимания, это глубоко оскорбило его - хотя едва ли это чувство было проявлением вновь проснувшейся любви, скорей оно говорило о гордости. Но с тех пор Эдвард изменил свое отношение к ухаживаниям Фарника за Мальвиной и, за последний год мысли о том, что Фарник, пожалуй, мог бы освободить его от Мальвины, все чаще приходили ему в голову, тем более Мальвина до этого дня с удовольствием принимала ухаживания Фарника и слушала его глупые истории - и, в конце концов, вероятно, сдалась бы, но теперь что-то изменилось, нечто неведомое Эдварду произошло с Мальвиной и - он совершенно терялся в догадках: что именно? Ведь он отсутствовал всего-то двадцать минут, а за это время такая гостеприимная хозяйка как Мальвина едва ли сумела бы вежливо проводить гостя, особенно, такого как Фарник, значило это одно: проводила она его не вежливо, но что могло заставить Мальвину так поступить?..
За последние десять лет это был первый вечер, когда Эдвард Аккенро так много думал о собственной жене.
Он велел, чтоб ужин принесли ему в комнату (в спальню - в кабинете Эдвард никогда не ужинал) и поднялся к себе, по пути заметив, что в детской уже потушен свет - Герберт и Иветта рано поужинали и скрылись в детской. «Спят, наверное, - мелькнула мысль, - хотя рано еще для них... Я в таком возрасте пользовался любой возможностью не спать до полуночи».